Хочу рассказать об уникальном примере использования административного ресурса, чтобы не дать ЛГБТ собраться и запустить в небо шарики.

17 мая 2018 года в Санкт-Петербурге в 20 часов в саду им. 30-летия Октября, одном из гайд-парков в Невском районе, должен был пройти традиционный «Радужный флешмоб», посвященный очередной дате исключения гомосексуальности из списка заболеваний.

Организаторы флешмоба своевременно информировали о нем районную администрацию. Чиновники, разумеется, попытались его запретить, кроме всего прочего, сославшись на то, что 17 мая место будет занято детским мероприятием с 17:00 до 19:30. Тогда организаторы пошли в суд, который постановил, что ответ администрации не является запретом и проводить свою акцию ЛГБТ могут. Чтобы не мешать детям, решили запустить шарики в 20 часов.

Если до 2013 года ЛГБТ-акции запрещали, не согласовывая время и место, то после принятия закона о запрете гей-пропаганды формулировка о том, что наши мероприятия его нарушат, стала основной в отказах. Суды признавали запреты законными, а если активисты выходили, их задерживали. Но вот накануне 17 мая суд Невского района Санкт-Петербурга запрета в ответе районной администрации не увидел.

17 мая 2018 года в районе семи вечера, когда я была поблизости от места сбора участников «Радужного флешмоба» — решила прийти пораньше — мне пришло сообщение от организаторов. Они писали, что на всей территории сада проходит детское мероприятие, что началось оно не в 17 часов, а только в 18:40, что к восьми оно точно не закончится. Сообщали, что полицейские грозятся всех задержать, а периметр парка охраняют непонятные дружинники. Акцию перенесли в другой гайд-парк.

Мы запустили шарики в другом месте. Полицейские сначала хотели задержать нас из-за «отсутствия уведомления». Организатор объяснил полицейским, что для выражения своего мнения в гайд-парке уведомление не нужно, а достаточно информирования органа исполнительной власти (такое информирование имелось). В итоге обошлось без винтилова.

Но эта история не о том, что организаторы «Радужного флешмоба» хорошо подготовились, а о том, что чиновники районной администрации подготовились еще лучше!

После стало известно, что как минимум 150 детей из ДЮСШОР № 1, ДЮСШОР № 2, подростково-молодежного клуба «Факел», детского театра «Реприза» и других клубов и кружков Невского района привезли в сад в 17 вечера. (Участвовавшие детские клубы перечислены на сайте администрации Невского района Санкт-Петербурга) .

Как выяснила «Новая газета» в Санкт-Петербурге, им сказали, что они будут принимать участие в квесте «Секрет здоровья», который начался только в 18:40, а до этого была некая развлекательная программа. Первый заместитель главы администрации Невского района Оверчук Сергей Иванович произнес проникновенную речь: «Мы небезразличны к спорту, здоровому образу жизни, мы противостоим всевозможным порокам, которые иногда появляются, наверное, в головах молодых людей».

Квест «Секрет здоровья» нигде заранее не анонсировался, информация о нем появилась на сайте администрации Невского района только утром 17 мая. Руководитель детского театра «Реприза» Ольга Мартемьянова, вместе с воспитанниками участвовавшая в квесте, рассказала «Новой газете» в Санкт-Петербурге, что узнала о нем день в день от заведующей клубом. Занятия в студии были отменены, всех детей собрали и повезли. Мероприятие длилось существенно дольше запланированного времени. «Затянулось все, но была хорошая погода, мы с ребятами гуляли, там развлекательная программа была. Может быть, затянулось, потому что ждали замглавы?» — предположила Мартемьянова.

Хорошо, что была хорошая погода, что дружинники только охраняли и ничего больше, что дети из кружков и спортшкол олимпийского резерва не увидели массовых задержаний геев и лесбиянок.

В первую очередь, хочу поблагодарить всех за поддержку в связи с моим незаконным задержанием сотрудниками полиции. Приятно было получить множество сообщений и телефонных звонков от вас.

Полночи продержав в заточении, меня отпустили, прилепив две статьи КоАП: часть 1 статьи 19.3 «Неповиновение законному распоряжению или требованию сотрудника полиции» и часть 5 статьи 20.2 «Нарушение участником публичного мероприятия установленного порядка проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования». Но то, что они написали в протоколе, ни в какие ворота не лезет. Такого бреда я давно не читал! И это наша «доблестная» полиция? Но обо всем по порядку.

Дело было вечером, в 20:20, никого не трогая, я возвращался домой после проведения концерта в доме престарелых, приуроченного к 9 мая. Мой путь домой лежал через Тверскую улицу. Выйдя из метро, я двигался мимо памятника Пушкина (Пушкинская площадь). Люди гуляли, радовались теплому весеннему вечеру, кто-то кушал мороженое, бабушки на лавочках вспоминали былую молодость и о чем-то шептались, молодые влюбленные пары в обнимку рассматривали облака. Но концентрация сотрудников «правопорядка» в одном месте, конечно, настораживала. Затем, весьма неожиданно, как мухи на котлеты, начали слетаться полчища людей в касках с дубинками и хватать кого попало. Досталось и влюбленным парам, и бабушкам на лавочках, и мне. Я просто шел, и ко мне из-за спины подбежали как ошпаренные люди в форме, повели в сторону автозака (автобус с решетками). Обыскав меня, вывернули карманы и завели в автобус. Я никакого сопротивления не оказывал, никого не оскорблял (я вообще в жизни никогда не матерюсь), выполнял все требования полиции. Автобус был переполнен, а люди все прибывали и прибывали в него.

Мест на всех не хватало. Многим в итоге пришлось стоять. Контингент в автобусе разный был: это и совсем молодые (лет 17–18), и довольно пожилые (под 70 лет), были и студенты (например, двое учатся в МГУ), так и люди работающие. Были люди разных национальностей, например мужчина из Дагестана лет 40–45, который стихийно попал под раздачу, как и все остальные. Большая часть людей, попавших в автозак, — это те, кто выходил либо из метро, либо из ресторана «Грабли». С нами была молодая пара (парень и девушка), у которых в это время было свидание и которые специально его назначили на вечер, чтобы не попасть на митинг. Так и их забрали! Затем нас полтора часа просто удерживали в этом автобусе. Было очень душно. Затем повезли нас в Войковский ОВД. Там же, говоря нам, что мы «помогаем Америке», фамилии задержанных, словно под копирку, вбивали в одинаковый заранее заготовленный текст.

Сам текст это просто дичь какая-то! Ложь и клевета. Вот что мне приплели:

«05 мая 2018 г. в 21 ч. 00 мин., по адресу: г. Москва, ул. Пушкинская площадь, д. 2/1, являясь участником публичного мероприятия (митинга), не согласованного с органами исполнительной власти г. Москвы, гр. Реснянский М.А. допустил нарушение установленного ФЗ № 54 от 19.06.2004 г. «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» и Законом города Москвы № 10 от 04.04.2007 г. «Об обеспечении условий реализации права граждан Российской Федерации на проведение публичного мероприятия, а именного находился в составе группы из 500 человек на Пушкинской площади г. Москвы, при этом выкрикивая лозунги: „Путин вор!“, „Позор“, „Долой царя“ привлекая внимание граждан и средства массовой информации. На неоднократные требования сотрудников полиции прекратить свои действия не реагировал. При доставлении гр. Реснянский М.А. в полицейский транспорт, данный гражданин оказывал сопротивление, а именно: упирался, толкался, хватался за форменное обмундирование, отказывался от выполнения законных требований сотрудников полиции о прекращении противоправных действий, при этом выражался нецензурной бранью и препятствовал выполнению сотрудниками полиции своих служебных обязанностей, в последствии был доставлен в территориальный ОМВД России по г. Москве».

Дело направили в Тверской районный суд города Москвы. Ни о дате судебного заседания, ни о времени меня никто не уведомил, ни в полиции, нигде. Никаких повесток, никаких звонков по телефону, никаких СМС. Приходилось искать самому информацию в интернете, когда же у меня будет суд. По части 5 статьи 20.2 суд назначили на 24 мая 2018 года на 15:00. Я, как законопослушный гражданин явился на заседание, но не тут-то было! Зал, в котором должен был идти мой процесс, был занят какой-то уголовкой: в общем, мой судья Криворучко был занят. Ладно, я решил подождать, когда закончится процесс, прошёл час, а зал занят, прошло уже полтора часа (время 16:30), судья освободился, какого-то уголовника конвой вывел из зала суда. Я решил зайти, спросить, когда же начнут меня судить? У меня вообще в 15:00 должен был состояться суд, только зашел в зал суда, как судья наорал на меня: «Молодой человек, покиньте зал!». Ладно, я вышел. В зал заводят другого человека, его судят тоже по уголовке… я снова ждал. Время 17:30 уже, и лишь после того, как я обратился к председателю суда, спохватились и пригласили в зал на процесс. Дальше начался настоящий цирк! Весь судебный процесс надо мной длился от силы 10 минут! Мне судья зачитал протокол, дальше спросил, есть ли какие-то мои возражения, я рассказал свою позицию, сказал, что у меня есть доказательства. Он отказался их принимать и удалился для принятия решения, попросил снова выйти меня из зала. Спустя 5 минут он меня подзывает и зачитывает приговор, о признании меня виновным по части 5 статьи 20.2 и назначил в виде наказания штраф в размере 15 000 рублей.

На этом дело не закончилось. Я все ждал, когда же меня будут судить по части 1 статьи 19.3? Я проверял весь четверг сайт суда, проверял всю пятницу. Написано было, что суд еще не назначен…. Но, затем, на сайте суда появилась информация, что мой процесс по 19.3 каким-то чудесным образом тоже прошел в тот же день, что и по.20.2, но только с другим судьей (Затомская), и в 14:45! И написано, что суд вынес решение о наказании. А какое именно, я даже знать не знаю. И этот суд — наглая ложь! Ибо зал № 15, в котором указано, что меня судили по части 1 19.3 тоже был занят в это время уголовкой. Но не это главное, а главное то, что я узнаю о том, что прошел суд, лишь после вынесения приговора! А это, напомню, арестная статья, по ней грозит арест на 15 суток. По идее, заочно аресты не должны применяться, но много случаев было, что за людьми выезжали люди в форме и насильно после выдачи решения доставляли в камеры временного содержания! То есть за мной в любой момент могут выехать, либо арестовать при моей явке в суд после вручения приговора!

Обо мне

Меня зовут Алексей Полтавец, я родился в Омске. По убеждениям я — анархист, антифашист и вегетарианец; выступаю против действующих властей РФ. В Омске я участвовал в зоозащитных мероприятиях — кинопоказах, митингах. В 2014 году я активно поддерживал митингующих на киевском «Майдане», вел агитацию против захвата Крыма и введения войск на территорию Украины. Я приходил на митинги, которые организовывали власти «в честь присоединения Крыма» в нашем городе, с украинским флагом и желто-синими шариками. Таким образом я хотел потроллить посетителей подобных мероприятий. За это мне угрожали и однажды даже пытались задержать сотрудники правоохранительных органов и, в частности, Центра «Э» (Центра по противодействию экстремизму), но мне удалось убежать.

В 2016 году после очередной ссоры на почве политических убеждений я решил съехать от родителей и перебраться в Санкт-Петербург — к своему другу Виктору Филинкову. С Филинковым я познакомился в Омске в 2014 году через своего брата, который учился с ним на одном курсе. Мы начали общаться, так как придерживались схожих взглядов. Вместе с Виктором мы посещали многие оппозиционные акции, в том числе против аннексии Крыма и войны на востоке Украины, а также зоозащитные мероприятия. В 2016 году Филинков уехал в Петербург, получив там работу, но мы продолжали поддерживать дружеские отношения.

Как все началось

По дороге из Омска в Санкт-Петербург я решил остановиться у друзей в Пензе, так как у Филинкова возникли временные финансовые и жилищные проблемы. В Пензу я приехал в декабре 2016 года. Мне тогда было 16 лет. Друзья помогли мне найти работу и жилье. Я общался с местными политическими активистами, антифашистами, анархистами. Был знаком с Егором Зориным, Дмитрием Пчелинцевым (обвиняемые по делу «Сети» — ОВД-Инфо), Максимом Иванкиным, Михаилом Кульковым и другими местными активистами. С ними мы играли в страйкбол и ходили в лес — убирали мусор, сидели у костра.

Примерно в конце февраля — начале марта 2017 года Зорина задержали. Его пригласил в гости знакомый, который, по рассказам Зорина, во время встречи все время выходил кому-то звонить. После одного из звонков в квартиру ворвались люди, представившиеся сотрудниками ФСБ, и «маски-шоу». Они нашли в квартире гашиш и стали давить на Зорина, утверждая, что наркотики принадлежат ему. По их словам, знакомые Зорина, находившиеся в квартире, уже начали давать на него показания. Затем ему предложили «выход из этой ситуации» — сотрудничать с ФСБ и выполнять поручения, доставать для них информацию и своевременно ее передавать. Силовики спрашивали про исламских террористов, говорили, что в вузе (Пензенский государственный университет — ОВД-Инфо), где учится Зорин, есть вербовщики. Ему дали понять, что если он согласится сотрудничать, то «дело о наркотиках в квартире» закроют; в случае отказа его обещали «закрыть по полной». Зорин согласился, подписал необходимые бумаги, после чего его отпустили.

На следующий день он встретился со своими друзьями и рассказал им о случившемся. По его виду было понятно, что он напуган и не знает, что делать. Через неделю Зорин сообщил, что сотрудники ФСБ провели с ним еще одну беседу: они встретили его около дома и посадили в легковой автомобиль. Сотрудник ФСБ задавал вопросы о левом активизме и интересовался, знаком ли Зорин с кем-нибудь из активистов. Примерно через три недели меня задержали.

Задержание

В 10 часов вечера 30 марта 2017 года я и еще двое моих знакомых — Михаил Кульков и Максим Иванкин — шли по улице в сторону дома, где я жил, после посиделок у Кулькова. Товарищи пошли меня провожать, так как я из другого города. К нам подъехала серая полицейская машина ВАЗ-2115, из которой выбежали пять человек — кто в гражданской одежде, кто в полицейской форме. Я даже не успел спросить, за что меня задерживают, как мне уже заломили руки и надели наручники. Люди в полицейской форме кричали: «Руки давай, блядь, руки, сука, дай», — в то время как человек в гражданском руководил процессом. Люди в форме поставили меня лицом к машине и кричали мне: «Фамилия, имя, быстро, блядь», — после чего кто-то из них нанес мне удар рукой по голове, от которого я ударился лицом об машину. Я назвал свои ФИО. Один из людей в форме начал обыскивать меня, достал деньги, паспорт и положил их на крышу машины. Ничего больше не найдя, он положил все обратно в мой карман. После этого тот же человек прижал мою голову к машине и не давал смотреть в сторону. Как раз там, куда нам не давали смотреть, один из людей в гражданском (сотрудник ФСБ по имени Илья, как я узнал позже) обыскивал рюкзаки Кулькова и Иванкина. Когда я пытался повернуть голову, чтобы посмотреть, что делают люди в штатском, или спрашивал: «За что меня задерживают?» — сразу же получал удар кулаком в область почек. Через несколько минут Илья (сотрудник ФСБ) крикнул: «Тут наркота!»

В этот момент подъехал белый микроавтобус «Форд» с синими номерами, из которого вышли четыре человека, одетые в тактическую одежду, на голове у них были кепки и маски типа «бафф», и еще один сотрудник был в гражданской одежде. Сотрудник, который меня держал, развернул меня в сторону Ильи. Тот сидел рядом с кучей вещей, которые он вытащил на землю из рюкзаков, и держал в руке прозрачный пакет с каким-то свертком внутри. Сотрудник Илья определил содержимое пакета, не открывая его, сказав: «Ну вот и все, приехали вы, пацаны». Мы одновременно сказали, что пакет подброшен. В ответ все получили удары.

Нас повели в автобус, рядом со мной сел один из сотрудников. Он взял меня за шею, прижал мою голову к сиденью, находившемуся спереди, и несколько раз ударил меня в область затылка. Я спросил: «Что я сделал? За что меня задержали?» — но в ответ получил лишь больше ударов в затылок и лицо справа, после чего сотрудник сказал: «Тут я задаю вопросы, ты понял?» После этого он еще раз ударил ладонью в лицо. Я ответил: «Понял».

Пытки

Мы подъехали к отделению полиции или ФСБ. Я не успел прочитать, что было написано на табличке рядом со входом. Когда меня вели, сотрудники угрожали, что сейчас нас будут бить, и мы будем говорить все, что нам скажут.

Меня завели в кабинет, в котором была дверь, которая вела в еще один кабинет. Около этой двери меня поставили к стене в положение «полтора». Это когда стоишь на полусогнутых ногах, как будто сидишь, но без стула. Стоять в таком положении долгое время очень тяжело. В помещении, кроме меня, находились два сотрудника в гражданской одежде, которые следили за мной, чтобы я не становился в нормальное положение. Время было примерно полночь. В кабинет зашел сотрудник по имени Михаил. Он подошел ко мне и, развернув меня, сказал: «Ну, привет», — после чего ударил меня кулаком в верхнюю часть живота. Я согнулся, у меня началась одышка, на что он сказал: «Да ладно тебе, я же только разминаюсь».

Михаил завел меня в дальний кабинет, там уже сидел Илья. Михаил достал из моих карманов паспорт и деньги (позже паспорт мне вернут, а деньги останутся у сотрудников). После этого он снял с меня наручники и приказал раздеться догола и приседать 20 раз. Пока я приседал, Михаил прощупывал мою одежду. После этого я оделся, и мне снова туго застегнули наручники за спиной. Сотрудник по имени Илья сказал: «Ну, ты же понимаешь, за что тебя задержали?» Я ответил: «Нет». Сотрудники засмеялись, и Илья сказал мне: «Вы всегда так смешно делаете вид, что нихуя не понимаете, а как пизды получите, так сразу все понимать начинаете». Михаил еще несколько раз ударил меня в живот и, взяв меня за волосы, сказал:

Ты же понимаешь, что наркоту у вас не просто так нашли. Сейчас ты подписываешь показания на своих дружков-анархистов, потом повторяешь их у следователя, и мы тебя отпускаем, пойдешь свидетелем. Если нет — ты сядешь по полной, и я тебе обеспечу веселую жизнь в СИЗО, там таких мальчиков молоденьких, как ты, любят

Я сказал, что подписывать ничего не буду.

Михаил продолжал держать меня за волосы. Тут встал Илья, подошел ко мне и сразу же нанес несколько ударов в верхнюю часть живота. Михаил отпустил мои волосы и толкнул меня, отчего я упал на пол. Илья сказал: «Неправильный ответ, мы же тебе предлагаем по-хорошему. Твои друзья сядут независимо от тебя, вопрос только в том, сядешь ли ты с ними». Я откашливался и пытался встать, этот же сотрудник поставил рядом стул и сказал: «Садись». Я сел на стул и ответил: «Я же уже сказал, что я не буду ничего подписывать». Михаил сразу же нанес мне удар ногой в область груди (удар был больше похож на толчок, нежели на удар), от которого я упал вместе со стулом. Он сказал: «Значит, пойдешь по полной вместе с ними, тебя сейчас твои же дружки и сдают в соседнем кабинете, а ты тут их выгораживаешь. Если не хочешь потерять свое здоровье в этом кабинете — будешь отвечать на наши вопросы». Затем сотрудник поднял стул и поставил его, я сел обратно.

Дальше мне постоянно угрожали и давили на меня, угрожали изнасилованием шваброй. Это продолжалось всю ночь. Иногда заходил сотрудник по имени Николай и тоже издевался надо мной. Николай заламывал руки, от чего было ужасно больно и казалось, что сейчас он сломает мне руки, тянул за волосы и наносил удары, выворачивал ухо. Когда я падал и лежал на спине, он ставил ногу на половые органы и все сильнее давил. Я чувствовал невыносимую боль, которая потом продолжалась еще долгое время. Николай угрожал, что подвесит меня и что отправит меня сейчас к людям, которые меня изнасилуют.

После угроз сотрудники стали задавать мне вопросы, когда я приехал в Пензу, зачем, чем занимаюсь, как познакомился с другими задержанными, и подобные, которые касались меня. На них я ответил. Иногда сотрудники делали паузы, кушали и пили — на это время меня ставили в «полтора» у стены. Наступило утро, Николай отвел меня в кабинет, где я находился ранее, и поставил меня в «полтора». Когда я уже не мог так стоять и вставал нормально, ко мне подходил сотрудник, бил меня ладонью в область живота и угрожал, что сейчас меня подвесят. После этого я становился обратно в «полтора».

В таком положении я простоял почти до вечера. Меня завели в кабинет и посадили на стул. В кабинете находились трое сотрудников — Михаил, Илья, Николай. Они спросили меня: «Не надумал?» Я ответил: «Нет». После чего спереди меня сел Илья и сказал: «Твои друзья уже дали на тебя показания. То, что было с тобой до этого, — это лучшее, что могло с тобой случиться. Я этими руками стольких таких же, как ты, сломал». Было видно, что он говорил это с гордостью. Позади меня встал сотрудник Николай, в пространство между моими руками, застегнутыми сзади, и спиной, он продел спинку стула, чтобы я не мог встать и дергаться. Николай достал из шкафа черный плотный потертый полиэтиленовый пакет, его края были завернуты; он еще раз подвернул края и накинул мне на голову, не затягивая. Мне снова повторили все вопросы, я не ответил.

В этот момент мне действительно стало страшно, стало страшно за свою жизнь, что я не выйду отсюда живым, если не сделаю то, чего хотят сотрудники. Николай сзади затянул пакет, от чего я начал задыхаться и дергаться. Стул начал наклоняться, но Илья надавил на него, а Николай прижал меня к спинке стула. Николай снял с меня пакет, и я начал откашливаться, часть слюны упала на пол, от чего сотрудник Илья разозлился и ударил меня, сказав что-то вроде того, что я замарал им пол. Илья повторил вопросы, я повторил, что не буду ничего говорить и подписывать. После этого Николай снова надел мне пакет и затянул его, но держал он его уже дольше, чем в прошлый раз.

Я испытывал непреодолимое чувство страха, задыхался и ничего не мог сделать. Хотелось сделать все, что они скажут, лишь бы получить глоток воздуха.

В этот раз я задыхался намного сильнее: в первый раз я пытался перед тем, как мне затянут пакет, задержать дыхание и сохранять спокойствие, как будто я ныряю; но быстро стало не хватать воздуха и началась паника. Когда с меня сняли пакет, я начал откашливаться и сказал: «Хватит, хватит издеваться». В ответ на это мне надели пакет, хоть я даже не успел откашляться от предыдущего раза. В третий раз Николай держал пакет еще дольше. После того, как он снял пакет, мне снова задали вопрос, буду ли я подписывать показания и соглашение о сотрудничестве. Я ответил: «Перестаньте меня пытать. Вы в два раза старше меня, я в наручниках, как вы так можете-то?» На что мне ответили: «А с вами по-другому нельзя», — и снова надели пакет. Я испытывал невыносимое чувство нехватки воздуха, паники и страха.

Такие «процедуры» они повторяли еще порядка пяти-семи раз, после чего с меня сняли пакет на несколько секунд и снова надели, и держали еще дольше, от чего у меня чуть непроизвольно не произошло мочеиспускание. После этого Николай снял пакет, все сотрудники были очень злы, мне повторили вопрос, я не ответил. После этого Михаил, который все это время сидел и наблюдал за пытками, сказал: «Возьмем паяльник, и ты на все согласишься», — и Илья начал искать по кабинету паяльник. Михаил открыл дверь в соседний кабинет и крикнул: «Принесите мне паяльник», — после чего сам покинул кабинет. В это время Николай сказал: «Щас я возьму вон ту швабру и засуну ее тебе в жопу, и ты мне со всем согласишься, ты после этого сам жить не захочешь. Ты этого хочешь?» Я сказал: «Нет, не надо». В этот момент зашел Михаил, подозвал Николая, они вышли из кабинета и о чем-то разговаривали, но о чем именно мне не было слышно. После чего Михаил зашел и сказал: «Тебе повезло пока что, твои друзья сговорчивее тебя оказались, но твое тут поведение тебе еще откликнется».

После этого мне сказали, что отпустят под подписку о невыезде, а если я буду говорить о том, что произошло, то меня снова будут пытать. Сотрудники ФСБ пообещали приехать за мной в понедельник. Меня отвели в кабинет, где я находился ранее, и опять поставили в «полтора». Было уже поздно, и сотрудники сказали, что они не спали три дня, поэтому уйдут спать, а утром продолжат заниматься нами. Всю ночь я простоял в «полтора» у стены. В это время двое сотрудников смотрели фильм, кушали и следили, чтобы я не вставал в нормальное положение. Но в этот раз сотрудники уже реагировали не так агрессивно, когда я становился в нормальную стойку. Мне разрешили сходить один раз в туалет, где также находились рядом со мной.

Утром снова пришли Николай, Михаил и Илья. Они сказали, что сейчас я отвечу на вопросы, на некоторые из которых я уже отвечал вчера. Это были вопросы про меня: чем занимаюсь, почему приехал, когда приехал, куда шел. Но теперь их нужно было подписать у следователя. Потом меня вместе с Иванкиным отпустят под подписку о невыезде, так как он дал показания на Кулькова, а тот взял всю вину на себя. Мне сказали, что, так как я из Омска, я буду жить у Иванкина дома. Чтобы пытки не продолжились, я согласился. Ответы сотрудники ФСБ записывали на клочок бумаги. Я спросил: «Что будет с Кульковым?» Мне ответили, что его поместят под домашний арест. Затем меня вывели и посадили в машину, где находились еще три сотрудника, одного из которых я не знал — его звали Андрей.

По дороге мы остановились рядом с автомобильным мостом, железнодорожными путями и лесом. Мне сказали, что нужно сделать фото, где я просто показываю пальцем в определенное место на земле. Я сказал, что не буду фотографироваться, за что меня начали бить по затылку, спине, всему телу и угрожать. Мне сказали, что сейчас мы вернемся в отделение, где меня изнасилуют и продолжат пытать. Я согласился, так как понимал, что сотрудники ФСБ действительно могут это сделать. Мы вышли из машины, сзади остановилась еще одна машина, оттуда вышли три девушки. Одна из них, как мне показалось, была сотрудницей полиции, а двух других просто попросили стоять рядом со мной во время фотографирования. С меня сняли наручники и велели показывать сначала на одну колонну моста, а потом на другую и на пустой участок земли возле колонны. Я показал. После этого на меня снова надели наручники и повезли дальше.

По приезде в другое отделение мне расстегнули наручники и завели в кабинет, где находилась женщина в полицейской форме. Она мне сказала сесть на стул, что я и сделал, и попросила одного сотрудника остаться со мной. Остался Михаил. Она предложила мне воды. Я выпил воды впервые за полтора дня. До этого мне не давали сидеть (кроме того раза, когда надевали пакет на голову), пить воду и тем более кушать. Она предложила мне шоколадку. Дверь в коридор была открыта, и я видел, как мимо вели Кулькова и Иванкина. Я спросил, можно ли разделить ее с друзьями — на что сотрудница (как я узнал, по имени Екатерина) сказала: «Ешь». Я съел половину шоколадки, а вторую попросил отдать друзьям, но никто не выполнил мою просьбу.

После этого она дала телефон и сказала, чтобы я позвонил родителям, что я и сделал. Екатерина сказала моей маме, что я задержан и сейчас она даст поговорить со мной. Я сказал маме, чтобы она искала мне адвоката, так как мне его не дают, и что я ни в чем не виноват. Сразу после этого сотрудница Екатерина потребовала закончить разговор. Сотрудник Михаил сказал: «Как это мы тебе не даем адвоката, ты сам от него отказался». Я ответил, что я просил адвоката, но мне отказали. Михаил отдал Екатерине бумажку с моими ответами. Она начала перепечатывать то, что там было написано, иногда задавая уточняющие вопросы. Дописав мои ответы, она распечатала их, сказала, что ушла сверить с ответами остальных. После этого она вернулась и сказала, что почти все совпадает. Она дала мне бумаги с моими ответами и сказала, что если подпишу — то вот еще одна бумага (подписка о невыезде), которую я подпишу, и меня отпустят.

Михаил сказал: «Ты что, хочешь опять к нам скататься и потом в СИЗО уехать, а не домой?» Я сказал: «Нет», — и подписал бумаги. После этого мне отдали паспорт и сказали: «Вот и молодец, сиди жди, пока Иванкина допросят, перепечатают его показания — и отвезем домой. Будете сидеть — ни шагу, понял?» Я сказал: «Понял». Прошло примерно два часа, а потом зашел Николай и сказал, что меня и Иванкина надо отвезти домой. Николай и Андрей вывели меня и Иванкина из отделения и посадили в ту же машину, на которой меня привезли. Привезли нас домой к Иванкину примерно в 20:00, сотрудники объяснили его родителям, что я из Омска и пока буду жить у них дома. Они пообещали приехать за мной в понедельник (3 апреля 2017 года — ОВД-Инфо).

После задержания

Потом мы с Иванкиным обсудили, что происходило у фсбшников. Иванкин мне рассказал, что в ФСБ им с Кульковым удалось договориться, что Иванкин даст показания на Кулькова, а Кульков во всем сознается, чтобы насилие со стороны сотрудников прекратилось. При этом их не пытали пакетом, но били, угрожали паяльником и ставили в «полтора». Мы решили, что оставаться небезопасно и есть прямая угроза жизни со стороны сотрудников ФСБ. Мы боялись продолжения насилия и пыток. Связавшись с Кульковым, мы сообщили о том, что будем бежать, на что Кульков сказал, что также будет бежать. Так как почти двое суток нам не давали сидеть, пить, кушать и тем более спать, мы легли спать. Следующим утром — 2 апреля 2017 года — мы покинули дом. Перед отъездом я позвонил своей девушке Вике и рассказал ей о случившемся. Мы решили, что она тоже уедет из Пензы как можно скорее.

После этого я больше не виделся с Иванкиным и Кульковым. Обращаться к правозащитникам я побоялся, думал, что меня поместят в СИЗО, где они не смогут мне помочь и где меня под пытками заставят оговорить себя. Позже оказалось, что мои опасения были небезосновательны: именно это — пытки и помещение в СИЗО — и произошло с моими друзьями из Пензы и Питера.

Другой город

После того, как мы покинули дом, где должны были находиться согласно подписке о невыезде, я решил поехать в город N к своим знакомым. Добравшись туда автостопом, я рассказал знакомым о том, что со мной произошло, и они предложили мне жить у них, пока ситуация не прояснится. Сейчас я очень благодарен этим людям и понимаю, что они буквально спасли мне жизнь. Потом я связывался со своими родителями. Со слов родителей, к ним домой приходили сотрудники ФСБ и интересовались, не знают ли они, где я и как со мной связаться.

Понимая, что меня разыскивают, но мне нужно на что-то жить, я начал искать работу, где можно было бы работать без документов. Такую работу я нашел на одной из строек, просто поговорив со старшим бригады. Потом, когда началась наружная отделка дома, бригаде нужны были промышленные альпинисты и люди, которые будут работать на высоте, а так как я раньше занимался альпинизмом и понимал, как все устроено, — меня взяли. Так я прожил несколько месяцев, после работы сразу шел домой, в людных местах старался не появляться. Все это время я думал о том, как покинуть Россию, понимая, что вариант «оставаться» напрямую угрожает моей жизни и здоровью. Я рассматривал любые варианты того, как выбраться в страну, где можно попросить убежище, и в приоритете у меня была Украина.

Украина

Когда у меня появилась возможность нелегально переехать в Украину, я воспользовался ею и добрался до Киева. В миграционную службу я идти боялся, так как слышал, что были случаи, когда неизвестные похищали искателей убежища из РФ и вывозили в Россию. В Киеве я также устроился работать промышленным альпинистом и занимался утеплением домов, зимой работы не было, и я подрабатывал курьером в вегетарианском кафе.

Осенью 2017 года я узнал, что начались задержания моих друзей в Пензе. За месяц до этого Виктория оформила заграничный паспорт и приехала ко мне. С тех пор мы живем в Украине. До задержания в мае 2018 года Виктория уже возвращалась в Пензу один раз. Никаких проблем на границе тогда не возникло. Но в этот раз ее доставили на допрос в ФСБ, где следователь Токарев много спрашивал про меня и передавал мне привет. Он угрожал, что в Украине у них «есть свои люди» — меня вывезут нелегально в Россию и посадят в тюрьму.

Мне также стало известно, что сотрудники ФСБ упоминают прозвища задержанных, в том числе меня под прозвищем «Борис». В одной статье, видимо, кто-то перепутал и написал, что «Борис» — это Кульков; хотел бы поправить: «Борис» — это я. Прозвали меня «кот Борис» или просто «Борис», потому что я очень люблю кошек, у меня была кошка, и однажды, когда я с ней играл, а по телевизору постоянно шла реклама кошачьего корма «Kitekat», где говорится про кота Бориса, подруга назвала меня в шутку «кот Борис», после чего все стали так меня называть.

Я читал в публикациях, что сотрудники ФСБ угрожали «достать» Александру, жену Виктора Филинкова, которая совсем недавно уехала из Киева в Финляндию и попросила убежище, а также о том, что в Украине уже были случаи, когда неизвестные похищали просителей убежища из России и тайно вывозили их на родину. После этого я начал опасаться за свою жизнь и здоровье и здесь боюсь того, что меня могут выдать в Россию, где меня будут снова пытать и скорее всего посадят в тюрьму. Поэтому я хотел бы получить убежище в другой, более безопасной стране. За это время у меня заметно ухудшилось здоровье, особенно морально-психологическое состояние, у меня развилось посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), что подтвердил психолог.

Я понимал, что есть вероятность, что меня могут тайно экстрадировать, — но все же принял решение и попросил украинские власти предоставить мне убежище. Сейчас я ожидаю ответа. В настоящее время я легально нахожусь на территории Украины.

UPD: В феврале и марте 2020 года «Медуза» опубликовала тексты, где Полтавец иначе рассказывает о событиях, упомянутых в этом материале.

Задержание

Я стоял на площади с плакатом в пяти метрах от памятника Пушкину, по правую сторону. В 14:20 был задержан сотрудниками полиции. Во время задержания полицейские не представились, не объяснили причину задержания, сразу схватили меня за руки, резко заломили за спину и поволокли в автозак.

Приблизительно через десять минут после моего задержания, когда автозак был наполнен, нас повезли в ОВД «Мещанский» для оформления. В 14:45 я был доставлен в ОВД. Также с участниками акции были задержаны журналист «Новой Газеты» и представительница провластного движения НОД (Национально-освободительное движение — ОВД-Инфо). Журналиста отпустили в течение трех часов. Представительницу НОД тоже отпустили, к удивлению всех остальных задержанных. Сотрудники предлагали оставшимся написать объяснения по поводу обстоятельств задержания. Кто-то писал, кто-то нет. Я не стал писать, сославшись на 51-ю статью Конституции.

Объяснение

Сотрудница полиции настаивала на том, чтобы я поставил свою подпись в бланке с заголовком «Объяснение» в графе, которая гласит, что мне разъяснены мои права и что я говорю правду (две подписи), хотя никто никаких моих прав мне не объяснил. На мой отказ она ответила, что будут приглашены понятые, и мне все же придется подписать. Я не задерживался ранее и не имел опыта в подобных делах, поэтому попросил зачеркнуть поле для объяснений и поставил подпись в тех двух графах. Позже я узнал от адвоката Константина Маркина (от ОВД-Инфо), который прибыл в ОВД для оказания юридической помощи задержанным, что сотрудники полиции не имеют права заставлять подписывать данный документ. Константин попытался это объяснить сотруднице, но она проговорила что-то в духе «вы ничего не понимаете» и удалилась из кабинета.

Протоколы составляли очень долго, в положенные по закону три часа полиция не уложилась. Я получил копии протоколов в 18:45 (то есть через четыре часа). За все время нам дали только пятилитровую бутылку воды (на 22 человек). После получения документов на руки сотрудница полиции мне сказала, что я задержан на 48 часов. Я спросил, на каком основании, она ответила, что статья 20.2 часть 6.1 подразумевает арест при задержании до 48 часов.

Скорая

Я предупредил сотрудницу о том, что у меня периодически падает сахар в крови, мне нужно нормальное питание, на что в ответ услышал, мол, здесь выдадут «сухпаек», или сообщите родственникам, пусть они привезет еду». Еще у меня весенняя аллергия, а лекарств с собой не было. Но это никак не повлияло на полицейских.

У меня забрали личные вещи и телефон и поместили в двухместную камеру, в которую позже поместили еще одного задержанного. Через несколько часов нам сообщили, что нас обоих перевезут в Красносельский ОВД. Выпустили из камеры, выдали личные вещи и сказали ждать, пока за нами приедут. Прошло примерно час-полтора, как за нами приехали полицейские. Когда нас привезли в Красносельский ОВД, оказалось, там нас не готовы принять. Повезли обратно в Мещанский. Пробыли мы там еще часа два или три и нас снова повезли в Красносельский ОВД.

У второго задержанного, который был со мной, опухло колено (последствия задержания), и он попросил вызвать скорую. Врачи приехали и осмотрели его. Я попросил доктора заодно и мое плечо посмотреть. Он посмотрел, сказал, что похоже на растяжение, но так как скорую вызывали не по моей просьбе, то он не может отправить меня на рентген, чтобы зафиксировать травму и выписать справку. Я спросил у врача: мне также надо обратиться к сотрудникам полиции, чтобы они вызвали скорую? Доктор ответил, что лучше будет после того, как выпустят, сходить в травмпункт. Я последовал его совету.

Лекарства

После этого, второго задержанного увезли делать рентген. А у меня снова забрали личные вещи и поместили в камеру (было три часа ночи). Напомню, нам никто так и не дал никаких «сухпайков», и, если бы моя жена не передала пакет с едой, когда я еще находился в Мещанском ОВД, мы бы остались голодными. Из-за отсутствия антиаллергических препаратов у меня обострилась аллергия. Сильно покраснели глаза, они жутко чесались, отекли носовые дыхательные каналы, вследствие чего носом я не мог дышать совсем. И, ко всему, еще и плечо болело. В результате практически не спал ночью, постоянно чихал и сморкался. Было очень некомфортно. Только на следующий день, примерно к 14:00, когда моя жена принесла вторую «посылку», в которую положила лекарства, мне стало легче (после приема препаратов), и я смог заснуть. Лекарства не разрешили оставить в камере, а сказали, если потребуется, то нужно звать сотрудника, и он их даст. Так я пробыл в Красносельском ОВД до 07.05.2018. В понедельник (7 мая) в 10:40 нас забрали обратно в Мещанский ОВД. По прибытии мне сказали, что сейчас всех задержанных повезут в Тверской суд. Прошло еще три, часа и мне дали подписать документ о том, что меня вызовут в суд по повестке, и отпустили (было около 15:00).

Электроснабжение

Приехав домой и приведя себя в порядок, я отправился в травмпункт. Доктор осмотрел плечо, также сказал, что похоже на растяжение, и отправил меня на рентген. Сделав рентген, я только вышел в коридор, и тут же погас свет во всем здании травмпункта. Женщина-врач, которая выполняла процедуру, вышла из рентген-кабинета, подошла ко мне и сказала, что во время «проявки» снимка оборудование отключилось из-за отключения электроснабжения, и снимок не проявился. Нужно процедуру сделать еще раз. Я ответил, что рентген тела нельзя делать чаще одного раза в полгода. Она сказала, что все понимает, но по-другому никак. Я снова зашел к травматологу и спросил, как мне быть. Он ответил, что может выдать справку, но я должен написать отказ от проведения рентгена. На что я сказал, что процедура была проведена, и я не собираюсь подвергать себя риску спровоцировать онкозаболевание, делая процедуру повторно. Доктор ответил, что выбор за мной. Я принял решение написать отказ от проведения повторного рентгена. Он выписал мне справку, и я поехал домой.

Полиция

В этот же день около восьми часов вечера мне позвонили из полиции. Сотрудник сказал следующее: так как я обращался в травмпункт, то я должен явиться в дежурную часть и написать заявление на сотрудников полиции, которые нанесли мне травму при задержании. Я сказал, что не могу подъехать и нет желания что-то писать. Сказал, что если и приеду, то не раньше завтрашнего дня. Я никуда не поехал. Спустя несколько дней, а именно 17 мая, около десяти часов вечера мне позвонил участковый и попросил явиться к нему для дачи объяснений, при каких обстоятельствах я получил травму плеча. Я ему ответил, что все объяснения уже дал в протоколе задержания и больше ничего объяснять не собираюсь. Он ответил, что ему нужно закрыть какие-то внутренние документы, их нужно передать в вышестоящие органы. Я согласился, и мы договорились на 12 часов дня 18 мая встретиться у участкового в кабинете. К 12:00 (18 мая) я прибыл в участковый опорный пункт, но дверь была заперта на замок. Я развернулся и пошел домой.

Угрозыск

В понедельник (21 мая) в семь вечера мне позвонил брат и сказал, что к нему домой (в Химках) приходили сотрудники уголовного розыска и убедительно просили связаться со мной. Оставили номер телефона одного из сотрудников УГРО и просили срочно связаться. На следующий день (22 мая) в 9 утра они снова позвонили брату и стали спрашивать, когда я с ними свяжусь. Брат позвонил мне и, сильно нервничая, попросил меня сейчас же связаться с ними. Я позвонил, ответил сотрудник угрозыска, представился Валерием Олеговичем (фамилию не сказал), попросил меня явиться к нему в отдел для дачи объяснений по поводу митинга и отметил, что я не проживаю по адресу регистрации. Сказал, что ему пришло распоряжение «сверху» и он должен получить мои объяснения в ближайшие два дня. Я ему ответил, что мои объяснения есть в протоколе задержания и ничего больше я объяснять не обязан. На что он ответил, что в таком случае он снова придет домой к моему брату и будет требовать объяснения по моему делу с него. Я сказал, что брат не имеет никакого отношения к моим делам, и все возникающие вопросы нужно решать со мной. Сотрудник угрозыска снова переспросил, когда я смогу подойти к нему в отдел. Я ответил, что не раньше 27 мая, так как в данный момент не нахожусь в Москве. Он сказал, что 27 мая будет звонить мне снова и добиваться встречи.

24 мая приблизительно в 20:00 мне позвонил опять участковый и снова попросил с меня письменные объяснения по факту получения травмы плеча. Я ответил ему, что я уже приходил к нему, но его не было в отделении в оговоренное с ним время. И что я отказываюсь давать какие-либо объяснения, ссылаясь на 51-ю статью Конституции. Участковый ответил, что услышал меня, чтобы я оставался на связи, и положил трубку. Потом звонили 27 мая, я сказал, что без повестки никуда не пойду. Пока больше не беспокоили.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

А про нашу про советскую милицию,
Кроме этой песни, верной ни одной…

Веня Д’ркин

В те далекие времена, когда полиция еще была милицией, штрафы были маленькими, а ОВД-Инфо еще не существовало, жили-были хиппи. Вообще в середине 2000-х неформалов довольно часто винтили, но общество это не очень интересовало, и в прессе о нашей истории ничего не было.

В 2006 году организаторы парада мыльных пузырей на Арбате решили устроить не-фестиваль «Майское дерево». Местом тусовки выбрали поляну у метро «Ботанический сад» (тогда это место еще не было отгорожено забором, сейчас там находится парк «Сад будущего»). Около 100 человек выдували пузыри, пели, рисовали мелками на асфальте, танцевали, плели фенечки и ничего не нарушали. Вот вообще ничего.

Но, увы, нам не повезло — дримфлэш (так называют фестивали хиппи) совпал с первой попыткой провести в Москве гей-парад. Дальше начинается фантасмагория. Приехали менты. Очень вежливо, но НИЧЕГО не объясняя, свинтили человек восемь, включая меня. Принцип винтажа был довольно простым — юноши, которые кажутся организаторами.

Меня свинтили, так как я начал качать права и спрашивать, что вообще происходит и по какому праву (у меня уже был опыт — винтаж правозащитников на антифашистском пикете «под копытами коня», то есть у памятника Юрию Долгорукому напротив московской мэрии, 27 ноября 2005 года).

Привезли в ОВД, какое-то далекое и нетривиальное, сейчас даже не могу сообразить, какое. Видимо, это ОВД редко имело дело с неформалами, потому что, пока нас поднимали на второй этаж, из коридора высовывались любопытные менты и комментировали происходящее в духе «а, рокеров привезли…».

Закрыли нас в обезьяннике, я уже собирался звонить знакомым правозащитникам, но остальные уговорили меня не слишком сильно качать права. Буквально через пару минут за нами пришли и отвели в актовый зал. Там перед нами выступил замначальника ОВД, и его короткая, но яркая речь навсегда осталась у меня в памяти. Он сказал буквально следующее:

Все нормально, у нас к вам никаких претензий, если вы захотите что-то делать в нашем районе — обращайтесь, поможем. Мы находимся далеко от метро, до него идти так и так, спасибо, до свиданья

Недоумевая, что же такое происходит, мы вышли, пошли к метро, вернулись обратно к «Ботаническому саду». Выяснилось, что пошел дождь, и все разошлись, а часть хиппи пошла вызволять нас из ментовки, но в другое ОВД…

Самая логичная реконструкция событий выглядит так. Ходили слухи, что приедут скины бить геев и ментам нужно, чтобы все прошло тихо-мирно на подведомственной территории, поэтому самый простой способ защитить граждан — это… Правильно, свинтить некоторых граждан, остальные поймут, что кайф обломался и разойдутся, следовательно, просто некого будет охранять — вот и профит. Короче, проще разогнать хиппи, чем охранять их от скинов.

Людей собралось больше ста, но было очень много «в штатском». После маленького митинга люди прошли «прогуляться» с одной площади до другой (с площади Орджоникидзе до площади Ленина — ОВД-Инфо), это главные площади города, расстояние между ними меньше километра. На каждой из площадей власти собрали мероприятия, как нам показалось, специально в противовес. Пока собравшиеся общались, люди в штатском собрались в отдельную группку и, видимо, решали, где брать. Я слышал обрывки их разговоров: одни хотели компактно на площади брать, другие во время шествия. Затем ребята колонной пошли в сторону третьей площади, площадь Дружбы называется, там не успели создать альтернативное мероприятие, на сцене стояла одинокая певица и пела перед двумя малышами, почти в одиночестве. Но динамики вещали громко, и просто общаться там было невозможно. А вдалеке уже стояли полицейские автобусы, как мне потом сказали.

Колонна развернулась и пошла обратно, в сторону площади Ленина. И там, на половине пути, был узкий, огороженный строительной «кишкой» участок, там очень грамотно всю группу и задержали. Хватали без разбора — журналистов, прохожих, участников. Но задерживали довольно мягко: впрочем, сопротивляющихся не было.

Ну, дальше доставили в милицию и всех накопили в актовом зале. Один из организаторов устроил перекличку, мы с друзьями услышали цифру 85 человек, но потом он же в интервью сказал, что задержанных было 75 человек: видимо, мы ослышались.

Кажется, некоторых активистов задерживали до митинга, но это догадки. Среди задержанных были очень молодые ребята, были дети. Возрастные люди тоже были, но в меньшинстве. Была пожилая женщина, ей вызывали скорую: кажется, ей поплохело. Сначала посчитали, что ее забрали по ошибке, но, оказалось, дама с активной позицией. У моей знакомой сына 14-летнего задержали, он живет в том районе, взяли случайно. К 20:00 всех отпустили, так, во всяком случае, пишут. Насколько мне известно, протоколов не составляли. У задержанных брали объяснительные, у детей спрашивали имена классных руководителей и родителей.

Меня задержали два раза, оба раза на Тверской. Я видел объявление насчет митинга несогласных, решил прогуляться по Тверской — выразить свою гражданскую позицию. Говорили же, что выступаем мирно. Хотел послушать, что другие говорят, людей посмотреть, себя показать. Шучу.

Загребли в довольно жесткой форме: скрутили руки… Я сказал им, что у меня рука в девятнадцати местах сломана, попросил, чтобы как-то полегче. Не смотрели ни на животное, ни на что: «Ты чо залупаешься?»

Первый раз, когда меня загребли: стоит толпа этих шлемофонов, в оцеплении — это было рядом с памятником Долгорукому. Уже была некая степень напряженности, а я еще один, без друзей, не с кем обсудить происходящее. Проходя мимо них, я немного огрызнулся вслух: «Ты смотри, шлемофонов — как макаронников в Италии!» За это меня скрутили, упаковали и отвезли в ментовку, хотя матом я ни одного слова не сказал.

Меня увезли в какой-то ОВД «Тверской»: везли меня туда полчаса, хотя потом я добрался до метро оттуда за две минуты. В ОВД я просидел часа два-три, не могу сказать точно. Я забыл телефон дома, и весь день был без связи. Когда меня отпустили, я хотел только в метро и домой, у меня были планы на вечер.

Но меня у памятника Пушкину окружила толпа с просьбой пофоткаться с енотом. Еще я случайно встретил там друга, он работает на «Бизнес FM» репортером. Он начал брать у меня интервью. Пока я давал интервью, вокруг собралась куча народа. И опять побежали шлемофоны, я слышу: «Пакуй того, с енотом, он у них главный!» И меня второй раз забирают в автозак. То есть на этот раз я уже вообще ничего не сделал и не сказал, но меня забрали. Я сидел около получаса в автозаке. Когда меня заводили туда, в автозаке было человек пять, но туда паковали столько народа, что нечем было дышать. Енот стал лезть в форточку, а я — кричать: «Вы животное убьете!» Люди начали скандировать: «Свободу енотам!»

Ментишки, лейтенантики, все вокруг прыгали, но на меня залупался мерзейший жирный хрен в футболке и в маске до глаз, без опознавательных знаков: «Я тебя вместе с енотом здесь на месте пристрелю! Хочешь жить? Сиди и заткнись». Но кое-как я выпросился, чтобы меня отпустили. После всей лоботомии, которой менты подвергаются, у кого-то осталась чуточка здравого смысла. Тем более я объяснил, что меня только что принимали и оформили, дал документы об этом (видимо, имеется в виду протокол — ОВД-Инфо). Все это, наверное, было около семи вечера.

Если честно, я чуть подыграл. Ничего еноту не было: наоборот, весь день он провел не в клетке. Мы же просто погулять пошли: у кого-то собаки, у кого-то кошечки, а у меня — енот, я с ним гуляю. Я и так своего енота называл бандитом и террористом, теперь все официально: у него две ходки за один день.

Я работаю в уличном театре: мы путешествуем, выступаем на днях города, праздниках, корпоративах, детских праздниках, я участвую в клоунских фестивалях. В основном, я на одноколесном велосипеде выступаю. Меня с ним и задержали, потому что я вообще пешком не хожу, я всегда на нем езжу, с тех пор как научился. Я — самоучка, не из цирковой династии.

Менты реагировали на енота, как обычно: тыкали пальцем со словами: «О, енот!»

19 апреля 2018 года около 11 часов меня вывели из камеры 5-го корпуса особого режима в СИЗО «Горелово», провели в локальный участок и вывели за ворота, где передали в распоряжение двух мужчин, в одном из которых я опознал оперативного сотрудника УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Константина Бондарева. Данный сотрудник мне известен с 23 января 2018 года, когда он руководил моим задержанием в аэропорту «Пулково» и затем совместно с другими сотрудниками УФСБ около 30 часов применял ко мне физическое и психологическое насилие, лишая отдыха, сна и приема пищи.

Когда меня вывели из локального участка, кто-то из встречающих сотрудников УФСБ приказал убрать руки за спину и застегнул на них очень туго наручники. Посадили меня в легковой автомобиль «Шкода» серебристого цвета. Бондарев перед посадкой в автомобиль задал мне вопрос:

Ну, что, Филинков? Или ты уже Петушков?

На что я ответил: «К чему эти вопросы?» Бондарев отреагировал в агрессивной форме словами: «К тебе, долбоеб!»

После этого он сел за руль автомобиля. Меня посадили на заднее сиденье. Через некоторое время автомобиль выехал за ворота СИЗО-6. На всем пути следования до Санкт-Петербурга сотрудники УФСБ со мной больше не общались, но я реально опасался, полагая, что в любой момент они могут завезти меня в безлюдное место и применить ко мне насилие. Всего в движении мы находились около часа. В итоге меня привезли в здание УФСБ, завели в кабинет к следователю Климову, где в это время находился и мой адвокат Черкасов.

С адвокатом у меня состоялась конфиденциальная беседа, в ходе которой я сообщил, что нахожусь в подавленном состоянии, так как длительное время вынужден был ехать в одной машине с негативно и агрессивно настроенным ко мне оперативником Бондаревым, который использовал криминальный сленг для высказывания угроз мне в том, что в СИЗО-6 я могу быть изнасилован. Кроме того, я пояснил, что в следователе Климове опознаю одного из сотрудников, который 24 января 2018 года после моего доставления в УФСБ принимал участие в длительном психологическом воздействии на меня с целью получения признательных показаний. Полагаю, что следователь Климов видел, что я избит, а также нуждаюсь в отдыхе, сне, воде и пище.

На этом основании при ответе на вопрос Климова, готов ли я давать показания, я сказал, что от показаний не отказываюсь, но в настоящий момент пребываю в стрессовой обстановке из-за встречи с Бондаревым, а также из-за встречи со следователем Климовым, к которому я также не испытываю доверия. Кроме того, меня доставили в здание УФСБ, которое у меня ассоциируется с пытками и издевательствами, примененными ко мне здесь 24 и 25 января 2018 года. На этом основании я заявил следователю, что смогу обстоятельно и вдумчиво давать показания только в СИЗО-6, где ощущаю себя более спокойно и защищено. Эти пояснения я записал в замечаниях на протокол допроса.

После этого следственное действие было завершено. Следователь Климов вызвал конвой, и в кабинет зашли два человека в гражданской одежде и в масках на голове. Они застегнули мне руки наручниками за спиной, вывели из помещения и повели на улицу. Там меня посадили на заднее сидение автомобиля «Шкода» серебристого цвета. За рулем находился оперативник Бондарев.

По дороге в СИЗО-6 мне продолжали задавать вопросы. Например, Бондарев спросил: «Ну что, Петухов, тебе очко уже расковыряли?» Потом он сказал:

Я тебя теперь буду возить методически, Черкасов делает себе имя. А ты и Агора все в тюрьме сгниете! А сидеть ты будешь за Полярным кругом! В Мурманске, Карелии. Жизнь преподала тебе урок, а потом дала шанс. В СИЗО-6 знают, что твой адвокат ЛГБТ-шников защищает?

На это кто-то из оперативников, находившихся в автомобиле, откликнулся: «Видимо, урок не усвоил». Бондарев ответил: «Через голову не дошло, дойдет через ноги». Второй оперативник дополнил: «Через жопу дойдет!» После чего они весело рассмеялись. Я также запомнил, что кто-то из оперативников сказал, что «в Горелово можно хорошо жениться».

Данными и другими фразами Бондарев и его коллеги оскорбляли мое человеческое достоинство, нанесли мне глубокую моральную травму, привели к стрессовому состоянию. Помимо испытанного унижения, я окончательно для себя понял, что в рядах УФСБ есть недостойные сотрудники, которые используют тюремные понятия в своих целях, пытаясь с помощью них давить на заключенных.

Разговаривая со мной в таком духе, сотрудники ФСБ везли меня в изолятор около двух часов. В машину мы сели около здания УФСБ в 13 часов 30 минут, а в СИЗО-6 приехали в 16 часов. За временем я следил по часам, которые имелись в салоне автомобиля.

После общения с оперативниками УФСБ я вернулся в камеру в подавленном состоянии, от нервов, волнения и жары в автомобиле я был весь мокрый. У меня заболело сердце, пропал аппетит, я отказался от ужина, у меня обострилось проявление псориаза — от стресса я расчесал псориатические бляшки на своей голове.

Угрозы Бондарева и его коллег в мой адрес я воспринимаю реально и опасаюсь за свою безопасность, здоровье и саму жизнь.

С моих слов записано верно, мною прочитано. Разрешаю публиковать данную информацию в СМИ.

На втором заседании судья, конечно, отжигал. Я просто в какой-то момент понял, что процесс мало чего общего имеет с юриспруденцией, с теми процессами, которые у меня были. Это больше похоже на политическую дискуссию: судья одни доводы приводит, я — другие. Хотя судья вообще не должен никаких доводов приводить, он же независимый арбитр по сути. Это просто смешно. Так что я в какой-то момент сам забил на какие-то процессуальные особенности и стал просто вести с ним дискуссию.

СУДЬЯ: Вам бы понравилось, если бы около вашего дома собрались люди митинг проводить за власть?

Я: За власть? Нет, не понравилось бы.

СУДЬЯ: Ну хорошо, а против власти, против коррупции?

Я: Ваша честь, я бы присоединился.

В таких процессах по сути нет стороны обвинения, и эту роль берет на себя судья. Нет прокурора, нет какого-то сотрудника полиции, любого вообще лица, которое выступало бы обвинителем. И судья исполняет эти функции. Он на заседаниях открыто демонстрировал свою предвзятость. Говорил, что Навальному и его сторонникам, то есть мне, нужны массовые задержания и беспорядки, хотя очевидно, что все наоборот. Подсказывал сотрудникам полиции, которых я вызвал в качестве свидетелей, когда они давали показания.

Я: В материалах дела написано, что я знал, что митинг не согласован. Откуда такой вывод?

Сотрудник полиции впал в ступор.

СУДЬЯ (сотруднику полиции): Скажите, пожалуйста, там была звукоусиливающая аппаратура, с помощью которой до граждан доводили сведения, что их действия не согласованы с властями?

Просто взял и подсказал. Я подал апелляционную жалобу на решение суда и приложил к ней диск — аудиозапись второго заседания. Судья Стеклиев, который рассматривал мое дело, взял и выкинул диск из материалов. И сделал это уже на стадии апелляции, когда он обязан просто собрать дело и передать Мосгорсуду в том виде, в каком это дело существует.

В сопроводительном письме он написал, что вернул CD-диск, поскольку его содержимое не устанавливалось в ходе судебного заседания. Такую чушь я за все время своей работы юристом никогда не встречал. Получается, что протокол судебного заседания, его аудиозапись — на все это нельзя ссылаться, если во время самого заседания не проверялось содержимое. Я даже не представляю, как физически можно проверить содержимое диска и на какой стадии процесса, так как по-хорошему запись судебного заседания и его протокол ведутся до самого конца этого заседания. Как можно установить в судебном заседании достоверность того, чего еще фактически нет в природе?

Еще на заседании судья мне говорил: «Обратите внимание, я все ваши ходатайства рассмотрел, все приобщил, что вы просили, вызвал свидетелей». Обращал на это внимание так, будто бы он услугу какую-то мне сделал, хотя это просто его обязанности.

В отделе полиции мне написали, как и всем, это стандартное обвинение, как под копирку — выкрикивал три лозунга: «Путин вор!», «Россия без Путина!» и третье еще что-то. «Путину позор!», по-моему, хотя так и не кричат. В моем случае вообще смешно говорить о том, что я выкрикивал какие-то лозунги, потому что у меня есть позиция определенная — я не выкрикиваю на митингах лозунги. Мне не хочется ради этой власти надрывать глотку. Мне кажется, что это просто бессмысленно и немного инфантильно выглядит. Все эти красиво звучащие «Жулики и воры, пять минут на сборы» или известное «Не забудем, не простим»… Да, по смыслу все правильно, конечно, но по факту это несерьезно. Кому кричать? Сотрудникам полиции, «космонавтам», которые всех винтят? И мне написали, что я выкрикивал, хотя я не выкрикивал, — обидно просто. Написали еще, что я распространял агитацию. Я, наверное, и распространял бы, если бы было что распространять.

При этом сотрудники полиции сами часто понимают, что это беспредел. Как задерживают всех, выкручивая руки, как избивают. В отделе слышал, как один сотрудник сказал другому: «Я не хочу с этим связываться. Там парню легкие повредили, я не хочу иметь к этому никакого отношения». И нас держали до двух или трех ночи не потому, что была дана такая команда, а потому что сами сотрудники полиции не знали, как оформлять людей. Звонили кому-то, спрашивали, ждали ответа. Нас фотографировали, у нас пытались взять отпечатки пальцев. Многие на это соглашались, просто потому что их запугивали статьей о неповиновении «законному» требованию сотрудника полиции.

Я: А где сказано, что у меня как у задержанного за нарушение правил участия в митинге нужно брать отпечатки пальцев? Вы готовите базу для будущих посадок, что ли?

СОТРУДНИЦА ПОЛИЦИИ: Ну, у нас есть приказ у всех задержанных на митинге брать отпечатки пальцев.

Меня вообще задержали за хороший поступок. Я отошел в сторону, чтобы покурить и не дышать на людей дымом. Отошел к ограде, смотрю — менты начинают двигать ограждения прямо на меня. Думаю, больные, что ли, нельзя аккуратно их подвинуть? А они, оказывается, сделали это специально, чтобы я начал их отодвигать. Меня просто было очень удобно задержать. Я стоял с краю — бери, хватай.

Меня зовут Александр. Я студент первого курса Московского университета по землеустройству. Учусь на факультете архитектуры на бюджетной основе. В Москву приехал из Смоленской области, получил общее среднее образование в СОГБОУ «Сафоновский детский дом-школа».

Я сторонник Алексея Навального и веду активную деятельность в его политической кампании. Моя гражданская позиция — это минимизировать уровень коррупции в нашей стране. Я на безвозмездной основе способствовал распространению материалов о забастовке избирателей, которую проводил Навальный, и не считаю такие действия незаконными. Делал я это преимущественно в метро, что позволяло мне экономить время и использовать поездку в метро на пользу моему недопущенному кандидату. 22 февраля я стал жертвой полицейского произвола, опишу, как все происходило.

Примерно в середине дня я проходил по вагону с листовками Навального, пассажирам, которые протягивали руки в ответ на мои высказывания, я давал печатный материал. Вдруг ко мне подошел сотрудник полиции и попросил последовать за ним для ознакомления с правилами метро. Он попытался мне сказать, что я провожу агитацию. На это я ответил, что просто информирую граждан. Мы пошли в комнату полиции, где было составлено объяснение. Я не растерялся и все последующее время вел диалог с юристами из ФБК и ОВД-Инфо. Они мне подсказывали, что лучше делать и чего не делать. По их совету я хранил молчание, не говорил лишнего и старался не подписывать некоторые документы, которые мне подсовывали.

Сотрудники вели себя неподобающе, всячески высмеивая мою политическую позицию. Старались внушить мне, что я совершил очень опасное нарушение, и что в скором времени меня просто отчислят из универа, а мое участие в такой деятельности очень пагубно скажется на моей карьере.

Потом меня повели в 6 участок полиции по Басманному району (отдел полиции № 6 на Московском метрополитене — прим.). При понятых был совершен обыск, изъят печатный материал, переписаны номера всех дебетовых банковских карт, что меня очень возмутило. Мобильный телефон сотрудники попросили разблокировать для записи номера IMEI.

Девушка не в форме, которая никак не представилась, забрала телефон и совершала с ним неизвестные мне действия. Краем глаза я видел, что она переписывала контакты из телефонной книги.

Спустя какое-то время девушку отгородил другой сотрудник, всячески игнорируя просьбы вернуть мобильный телефон. Потом мне принесли определение о возбуждении дела об административном правонарушении. В это время на меня оказывалось психологическое давление: сотрудники окружили меня со всех сторон, зачитывали какие-то бумаги, не давая никакой возможности спокойно оценить обстановку. Все это время мне давали еще бумаги для подписи, нормально не объясняя, зачем они нужны. Я отказывался все это подписывать, решив, что сделаю это, когда смогу нормально оценить произошедшее. Телефон через некоторое время мне вернули, но не без настойчивости с моей стороны. Первая часть истории закончилась, продолжение не заставило себя ждать

Через пять дней в полседьмого утра ко мне в комнату общежития ворвались органы. Комната была не закрыта, адрес полиция узнала по студенческому билету, который был найден при обыске. Включив свет, они зачитали мне определение о назначении времени и места составления протокола по статье 5.12 КоАП (незаконная агитация). При этом старший инспектор О. Д. Беглова оказывала на меня давление, а точнее высказывала угрозы о моем отчислении из вуза по результатам решения суда, ссылаясь на статью 29.13 КоАП (представление об устранении причин и условий, способствовавших совершению административного правонарушения).

В это я время включил диктофон и записывал ее монолог. Она говорила, что направит определение в мой деканат и меня отчислят на основании статьи 29.13 КоАП. В статье говорится, что судья, рассматривающий административное дело, отправляет в организацию (в случае Александра это университет — прим.) «представление» о том, что стало причиной и условием, способствовавших нарушению закона. Беглова и ее коллега утверждали, что в моем случае причиной нарушения является то, что я проживаю в Москве и учусь в государственном учреждении.

Я согласился приехать в назначенное время для составления протокола, но сотрудники отказывались ждать меня в участке, они ждали меня возле комнаты. Меня отвезли в участок, где Беглова предложила подписать уже составленный без меня протокол. Я сфотографировал протокол и упомянул о том, что протокол должен быть составлен в моем присутствии.

Протокол составляет в отсутствии физического лица только в случае его неявки или неявки законного представителя (п. 1 ч. 4 ст. 28.2 КоАП) .

Беглова тут же его порвала и написала новый. Далее меня повезли в Басманный суд. В суде, пока ожидалось начало заседания, я просил сопровождавших меня сотрудников ознакомить меня с материалами дела, но они отказывали мне в этом. При поддержке юриста ОВД-Инфо Дениса Шедова по телефону на судебном заседании я ходатайствовал об отложении рассмотрения дела для ознакомления с материалами. Суд удовлетворил оба ходатайства и назначил заседание на 5 марта.

5 марта вместе с Шедовым я прибыл в суд. Хочу выразить благодарность Денису за безвозмездно оказанную мне помощь. На суде мы просили пригласить сотрудников полиции для участия в заседании в качестве стороны обвинения, в чем суд нам отказал. Также мною было четко объяснено, что в соответствии с законом «О выборах Президента РФ», где прописано, какой материал можно считать агитационным, мои листовки не являются агитационными. Суд проигнорировал данное сообщение. Позже будет ясно, что суд просто опирался на решение ЦИК о незаконности антивыборной агитации. Полиция направила мои листовки на экспертизу в ЦИК.

В решении суда говорится о совершенно других листовках, признанных агитационными, более того, решение ЦИКа датировано 1 февраля, отмечу что на тот момент раздаваемых мною листовок просто могло не быть. Дело в том, что названия моих листовок схожи с одним названием, упомянутом в решении ЦИКа, но на самом деле это разные листовки. Мои листовки называются «Забастовка избирателей Н», где буква «Н» означает, что забастовку проводит Алексей Навальный, а в решении ЦИКа указано название совершенно другой листовки, но с похожим названием «Забастовка избирателей».

В результате суд признал меня виновным и назначил штраф в одну тысячу рублей. После суда мы с Денисом составили апелляционную жалобу, и я отнес ее в суд. Ждем ее рассмотрения. Я намерен вести это дело вплоть до ЕСПЧ, отстаивать свое право на свободу выражения своих мыслей и взглядов.

Данная ситуация для меня оказалась очень полезной в плане опыта: я первый раз столкнулся с законом лицом к лицу.

Юридическая служба ОВД-Инфо, горячая линия и группа мониторинга существуют на ваши пожертвования. Поддержите, пожалуйста, нашу работу. Сделать это можно здесь.

Как все хорошо начиналось! Огромные бородатые мужики бегают по двору школы с воздушными шариками, милые бабушки из комиссии обещают накормить нас хингалшами собственного приготовления… И тут первая новость — Собчак прекращает полномочия своего доверенного лица, выдавшего нам новые направления, взамен направлений от Явлинского, отозвавшего их за день до выборов. Если вы считаете, что Грудинин чем-то лучше этих двух — не волнуйтесь, свои направления он отзовет вечером. В Кемерово из-за этого массово начнут выгонять наблюдателей с участков, но нам удастся отстоять свои позиции, доказав, что отзыв направлений в день голосования не имеет юридической силы. Ну не нужны кандидатам наблюдатели, и правда, зачем?

Итак, день начался прекрасно, голосующих на участке почти не было. Но так продолжалось часов до 12. После этого люди пошли, но не редким потоком, а порциями — 30 старушек, потом никого, потом 30 мужиков, и снова никого… И большинство из них, ничего не стесняясь, просили комиссию, наблюдателей или просто друг друга сфотографировать их с бюллетенем — «для отчета». Такое вот добровольное волеизъявление.

А еще я познакомился с удивительным человеком. Героем России, дважды награжденным орденом мужества и пока единожды орденом Кадырова — председателем парламента Чеченской республики.

Он пообещал меня выебать.

Дело было так. Мы обнаружили, что в коридоре УИКа… собирают паспортные данные избирателей. Натурально, сидит член комиссии и переписывает паспорта под видом голосования за «благоустройство города». Ну охренеть. Подняли шум, начали снимать на камеру. Приехал представитель ТИКа, поговорили, и он даже встал на нашу сторону. И все было бы хорошо, но с ним приехали мэр Грозного вместе с Лордом -тем самым героем-всего-что-только-может-быть. Для тех, кто не в курсе, именно его считают ответственным за публичные извинения» перед Кадыровом на камеру (в трусах на беговой дорожке, если помните) и… за уничтожение геев в республике. Специальные тюрьмы, пытки и вот это вот все. Ну вы поняли. Сначала он громко возмущался, как это я могу с ним спорить, если он меня старше?! А потом схватил правой рукой, прижал к себе и сказал на ухо: «Я. Тебя. Выебу. Понял?» Милейший человек.

А дальше вскрылось удивительное. Примерно в 5 часов, незадолго до вечернего наплыва людей, я зашел на сайт ЦИК сравнить промежуточную явку с моими данными. И обнаружил… что они завышены в два раза! На 12:00 реальная явка была около 14%, у ЦИКа — 29%; на 15:00 реальная — 28%, у ЦИКа — 44%. Этот момент стал ключевым в моем отношении к происходящему. Стало понятно, как они собираются дотягивать рекордно низкую явку до привычных 100 — будут переписывать протокол. Я спросил у председателя, кто на нашем участке отправляет данные в ЦИК. И услышал внезапный ответ: «Ооо, провокация!» Впрочем, когда тот же вопрос был задан на камеру, она призналась, что отправляет сама. После этого я показал данные ЦИК всем присутствующим, и секретарь пошла выяснять, как такое возможно. Что уж говорить, что после огромного, как всегда в эти часы, вечернего наплыва людей, явка по данным ЦИК поднялась всего на 7% и совпала с моими расчетами.

А как нервничала председатель! Запрещала фотографировать, передвигаться и даже с места вставать. Ну что остается делать в такой ситуации? Жаль человека, но понятно же, почему переживает. А как пресекать и фиксировать нарушения, сидя на месте и не снимая? Так что весь подсчет голосов мы слушали вопли председателя, но снимали процесс подсчета голосов со всех возможных ракурсов. Комиссия не знала, как он проводится, возмущалась, когда мы требовали действовать исключительно в порядке, прописанном в законе. К их чести надо сказать — возмущались, но слушались.

Но самый большой скандал разразился, когда я потребовал выдать мне копию протокола до того, как председатель повезет оригинал в ТИК. Что тут началось! Бедная женщина звонила во все возможные инстанции, требовала нас выгнать, плакала в трубку, что ничего с нами не может поделать; нам пытался угрожать двухметровый «ответственный за свет», все это время сидевший в помещении и отказывавшийся его покидать, несмотря на то, что не имеет права присутствовать при подсчете голосов. Но в конце концов копии были получены, с боем заверены и мы поехали в хостел на такси — отдыхать.

Зачем все это было нужно? Мы, впервые в истории Чечни, смогли зафиксировать реальное волеизъявление людей, пусть и согнанных на участки насильно. На моем участке явка составила 45%, а в целом по республике — 92%. У нас за Путина 69%, в целом — 91%. По-моему, это прекрасно демонстрирует, зачем вообще нужны наблюдатели. Но еще интереснее то, что и явка, и результат Путина, зафиксированный нами — ниже, чем в Москве! Неожиданный для Чечни результат, правда?

Но еще важнее, что до нас все боялись наблюдать на Кавказе. Но теперь, увидев, что все в порядке, можно рассчитывать и на более массовое наблюдение, чем 52 человека.

Ранее ОВД-Инфо публиковал рассказ подруги Речкалова.

Меня зовут Святослав, я создатель исторического паблика «Когда Боги Смеялись». Последние несколько лет я занимаюсь борьбой с квартирными рейдерами, мошенниками и недобросовестными работодателями в Москве. 14 марта я проснулся от того, что вооруженный бронированный спецназ вышибает дверь в мою квартиру. Как пояснили позже, я якобы разместил видео во «ВКонтакте». Вслед за спецназом в квартиру ворвались оперативники Центра «Э» с истерикой о том, что анархисты по всей стране проводят акции протеста в каких-то неприлично больших количествах и якобы я имею ко всему этому отношение. Закончилось для меня все пытками током с мешком на голове в микрофургоне, в ходе которых мне объясняли, что бороться с рейдерами нужно под флагом прокремлевских движений, требовали признать себя лидером анархистов всея Руси, организатором всех анархистских акций и кампаний в этой стране, а также обвинением в том, что, опубликовав видео во «ВКонтакте», я вступил в преступный сговор, и арестом на двое суток в ИВС по статье, которая вообще не подразумевает лишения свободы. Приближались выборы президента 2018, силовики пытались спасти их от анархистов, как могли.

Так оно происходит. Ты живешь обычной жизнью, играешь с друзьями в «Манчкин», планируешь следующий день. Перед сном с девушкой смотрите сказочный фильм дель Торо «Форма Воды» о том, как советские и американские спецслужбы хотят погубить чудного человека-амфибию. Его держат в цепях, пытают током, даже расстреливают из пистолета. Но в конце концов волшебная сила добра и любви побеждает, все плохие люди умирают, а хорошие обретают счастье и свободу.

Но это кино. В жизни же, сомкнув на этой счастливой ноте глаза, я был разбужен криками «открывай» и страшным грохотом из коридора — кто-то выламывал нашу дверь. Просыпаюсь, уже стоя на ногах. За окном светает, в комнате серо, пасмурно. Понимаешь реальность происходящего, но это происходящее будто из какой-то другой, параллельной жизни. Будто та жизнь, в которой ты смотрел перед сном «Форму Воды», а утром должен проснуться и пойти на работу, продолжается. А тебя какой-то злой волей занесло в эту параллельную вселенную, где входная дверь выломана и в твою комнату залетает спецназ в черной одежде, шлемах, балаклавах и доспехах на всех частях тела. Тычут в тебя автоматами, укладывают лицом в пол, приводят соседа из соседней комнаты и также укладывают лицом в пол.

Вслед за спецназом в комнату врываются ребята в штатском — политическая полиция, Центр «Э». Старший ликует и кричит, что мы не в сказке и за какую-то борьбу с государством у нас теперь будут крупные проблемы. Он играет роль строгого, но справедливого полицейского. Помимо него, в команде толстяк в бомбере — добрый полицейский. И молодой инфантильный «крепыш», исполняющий роль злого полицейского. Он, кажется, искренне переживает из-за анархистской активности в стране. Когда он говорит об акциях анархистов, складывается ощущение, будто каждая из них направлена против него лично и служит оскорблением всему, во что он верит. Крепыш подлетает ко мне и выплескивает все обиды, накопившиеся в результате анархистских акций. Ругается, вспоминает какие-то акции у посольств, вывешенные баннеры, несанкционированные шествия, какие-то радикальные акции.

Не совсем понимая, при чем здесь я, замечаю, что ни в каких акциях я не участвую и вообще тут ни при чем. На что получаю ответ: «Ты лидер всей этой х**ни, это ты виноват!» Статус лидера анархистов, конечно, льстит, но немало удивляет. До данного момента я даже не подозревал, что у анархистов может быть лидер.

Меня ведут к следователю на кухню, который объясняет мне, что обыск проходит в рамках расследования о погроме офиса «Единой России». Никаких офисов я не громил, о самом погроме узнал из СМИ, а потому причин волноваться у меня не было. Благоприятный исход обещало и поведение политической полиции. Добродушный толстяк в бомбере, пытаясь создать ощущение, что «мы все знаем», начинает перечислять какие-то мероприятия и аккаунты, к которым я не имею ни малейшего отношения, из чего становится ясно, что на меня вообще ничего у них нет. А озлобленный Крепыш пообещал лично применить физическое насилие, если акции анархистов будут продолжаться. К акциям анархистов я отношения не имею, но такая постановка вопроса, предполагающая возможность в них участия в ближайшем будущем, ясно дала понять что закрывать меня не станут, хотя и обещают обратное. Что немало ободрило в такой ситуации.

Последовал обыск, в ходе которого стало очевидно, что среди спецназа есть бывшие бойцы «Беркута» — очень живо, с характерным акцентом, реагировали на красно-черные цвета (совпадающие у анархистов и украинских националистов) и тему Украины. После обыска последовал допрос о моих политических взглядах и предложение или брать все на себя («стать героем»), или сдавать всех друзей и знакомых. От такого великодушного предложения я отказался, после чего мне сказали, что у нас не Питер и не Пенза, пыток не будет, и повели в микрофургон, в котором спустя пару часов мне надели мешок на голову и пытали током. Эшник, который говорил что «пыток не будет», при этом очень гордился тем, что держит слово: «Я **** говорил, что посажу, и посадил! Я всегда держу слово! И теперь говорю тебе — тебя тоже посажу! Мы тебя при этом даже пытать не станем, нам это не нужно».

Мне и моему соседу связали стяжками руки за спиной, завязали глаза черным скотчем и усадили в багажник микрофургона. Мы, кстати, были на данный момент еще свидетелями. Но на допрос нас, что характерно, везли то ли как террористов, то ли как бандиты вывозят в лес своих жертв.

Мы не столько ехали, сколько стояли на месте. Спецназ, перевозивший нас, ругался, что приходится ждать «тупых качков» из Центра «Э», которые каждые два часа бегают пожрать. Крепыш во время обыска, действительно, постоянно выходил на балкон покушать, но тогда было все равно. Теперь же, сидя в багажнике, скрюченный, с онемевшими ногами и перерезанными стяжками руками, я искренне разделял негодование спецназа. Было тяжело даже пошевелиться, чтобы чуть размять ноги или сесть удобнее, поскольку мы с соседом-свидетелем сидели вплотную, и шевелившись причиняли друг другу массу неудобств. Потому, когда спецназ ругался на эшников ублюдками, я искренне солидаризировался в том, чтобы поскорее эти «тупые качки» вернулись и забрали нас. Когда это произошло, впрочем, я понял, что уж лучше и дальше лежали бы мы в багажнике.

С нас сняли стяжки, скотч и пересадили в газель с полицейскими. Спустя минут 20 меня вновь забрал спецназ и вернул в микрофургон. При посадке мне сразу надели мешок на голову, сковали руки за спиной наручниками и усадили на сиденье. Рядом сели двое неизвестных мне человека.

Этих двоих сильно интересовали мои политические взгляды и моя деятельность. Я объяснил, что придерживаюсь гуманистических взглядов и занимаюсь, в основном, борьбой с квартирными рейдерами, мошенниками и недобросовестными работодателями. Например, приходит бригада бандитов к старушке домой, пробивают ей голову и выкидывают на улицу. Если приезжает полиция, то она обычно подкуплена. Говорит «сами разбирайтесь» и уезжает. Если приезжаем мы, то бандиты видят силу и уже предпочитают действовать через суды.

Мои собеседники сказали, что это очень хорошая деятельность, претензий к ней не имеют. Но, по их мнению, мы боремся с преступниками методами преступников. Спустя несколько минут эти ребята будут пытать меня током, скованного и с мешком на голове. А пока они рассказывают мне, что нельзя в борьбе с преступностью действовать, как преступники. Нужно идти под крыло власти и заниматься общественно-полезной деятельностью в сотрудничестве с органами. Вот как «Лев Против» (инициатива за здоровый образ жизни, применяющее достаточно агрессивные методы — ОВД-Инфо), говорят. Мол, он [ее лидер] тот еще пи**рас, бывший реструктовец (участник движения «Реструкт» неонациста Максима «Тесака» Марцинкевича — ОВД-Инфо). Но вовремя сообразил и пошел на контакт. Нам бы так же нужно бы сделать. Не то получается, что мы под благими целями борьбы с рейдерами заманиваем людей под анархистские знамена и направляем на противогосударственную деятельность. А надо, видимо, под благими целями заманивать под кремлевские флаги.

После чего приступили к сути нашей беседы. Ребят тоже сильно беспокоила активность анархистов. Говорят: «Вы вконец о**ели! Какого х*я анархисты внезапно стали проводить свои акции вообще везде, кругом, во всех городах?» Тоже почему-то считали, что в этом виновата «Народная Самооборона» и лично я, и переживали по этому поводу не меньше Крепыша.

Задали несколько вопросов о различных анархистских движениях. Так как я не знал ответа, помочь им с этим не сумел, после чего получил удар током в колено. Закричал, но скорее от неожиданности. Разряд был еще слабый и скорее неприятный, чем болезненный. Один из собеседников сказал с издевкой: «Ну, я думаю, что такой идейный революционер ради своей идеи выдержит любую боль. Мы пока отойдем, и с тобой пообщаются другие ребята, и ты решишь, захочешь ли отвечать на наши вопросы».

После того, как мои собеседники вышли, меня начали избивать двое или трое человек. Удары руками были несильными, но зато увеличилась мощность разрядов тока, которые стали довольно болезненными. При этом мне объясняли, что мощность и длительность воздействия тока можно увеличивать (что демонстрировали на практике). И более того, если откажусь общаться с сотрудниками, током меня будут бить не по ногам, а по яйцам. Кто-то сзади схватил меня за штаны, их начали сдергивать и кричать что сейчас перейдут к яйцам. После чего я сказал, что готов общаться.

В дальнейшем эта сцена повторялась еще дважды, когда их не устраивали мои ответы. После третьего раза им, видимо, надоело, и шокер плотно приставили к моему правому бедру. Удары током могли сопровождать вопросы, либо следовали, если я давал неудовлетворительные ответы или медлил, отвечая на вопросы.

Я не могу сказать, что боль была совсем уж невыносимая (хотя было довольно болезненно). Думаю, что из всех «электрических» пыток анархистов, меня пытали гораздо более лайтово, чем в Челябинске, Петербурге или Пензе. Когда я впоследствии читал рассказ Виктора Филинкова о пытках, которым подвергся он (его пытали также в микрофургоне), я был поражен, во-первых, той жестокостью, которой он подвергся. А во-вторых — тем мужеством, которое от него потребовалось, чтобы под угрозой повторения этого кошмара прямо заявить о пытках.

Самое худшее было не то, что меня били током. А то, что я действительно понимал, что разряд повышается, и вскоре он может дойти до действительно невыносимого. Что меня правда могут начать бить током в пах, как это было в Пензе и Челябинске. И что, вероятно, никто кроме моих девушки и соседа, также задержанных, не знает, что я здесь. А значит, у палачей полно времени и возможностей для перехода к петербургскому сценарию, которым мне и угрожали. Но самое худшее — это ощущение собственной беспомощности, когда ты ничего не можешь сделать в этой ситуации.

В результате таких электрических процедур я решил согласиться с тем, что я лидер «Народной Самообороны» и анархистов всея Руси. В процессе этого меня долго били током, чтобы я назвал конкретных людей и организацию, но так как никакой организации я не знал, а оговаривать никого мне не хотелось, пришлось сказать, что я организую все абсолютно один, просто получая отчеты от местных групп анархистов и координируя их деятельность через интернет, совершенно не понимая, кто находится по другую сторону экрана. «Что-то какая-то х**ня. По-моему, это п**деж», — недовольно ворчали мои собеседники и продолжали бить меня током. Но что я еще мог сказать, ничего не зная? В конце концов, пришлось им удовлетвориться этим ответом.

Аналогичным образом меня спрашивали о каких-то акциях в Москве, о несанкционированной демонстрации анархистов по Мясницкой улице и погроме офиса «Единой России». Совершенно не понимая, кто мог участвовать в этих акциях, пришлось также убеждать их, что я просто получаю отчеты и координирую, но не организую и не знаю никого лично. Попытка отрицать же и координацию мной уже даже не рассматривалась — было очевидно, что им нужно, чтобы я в чем-то признавался.

Спрашивали про мероприятия, посвященные борьбе с мошенниками. И так как на этих мероприятиях я был, а ответы в духе «не знаю, не помню» привели к тому, что собеседники вновь оставили меня на электрошоковые процедуры, а сами вышли из микрофургона, пришлось на ходу выдумывать случайные имена и называть их.

В конце концов, мне наказали говорить у следователя, что это я координирую анархистское движение в России, создал «Народную Самооборону» и стою за всеми многочисленными акциями анархистов в России. В противном случае мне обещали, что создадут невыносимые условия в СИЗО и ИВС, присоединят к делу «Сети» и отвезут покататься на микрофургоне еще раз. На этот раз в лес, где будет, как в Питере. Мне также запретили рассказывать про пытки и брать адвоката. Мол, они не помогут, а только хуже сделают. Никто здесь не поможет, «я могу тебе колено прострелить, и мне ничего не будет».

Меня отвезли в отдел дознания. Прямо на пороге меня встречала целая делегация. Старший из эшников — обладатель больших серых глаз, почти выкатывающихся из орбит, которыми он внимательно всматривался в людей, и давно не стриженной гривы волос (мы между собой называли его Гривастый) — стоял на пороге. Гривастый внимательно всматривался в меня, на лице у него была ухмылка, в глазах читались улыбка и какое-то садистское удовлетворение.

Меня подняли в кабинет на третьем этаже. Там, помимо гривастого, находились еще два эшника. Мужик с бородкой Чака Норриса и огромный раскаченный парень с детским мальчиковым лицом. Мы их так и назвали — Бородка Чака Норриса и Малыш. Малыш и Бородка Чака Норриса то заходили, то выходили. Спустя несколько минут к ним присоединился и дознаватель.

Гривастый начал задавать мне наводящие вопросы, и я повторил сказанное ранее в микрофургоне — я администрирую «Народную Самооборону», получаю отчеты об акциях, размещаю их и координирую группы, что присылают мне отчеты. Для них было принципиально важно, чтобы я сказал, что делаю это посредством мессенджера Wire.

Услышав то, что хотели услышать, люди в кабинете удовлетворенно кивнули и отвели меня на допрос к следователю. Помимо нас со следователем, там находился целый отряд эшников — Толстяк, Бородка Чака Норриса, Гривастый, время от времени сюда заглядывал Малыш, а после и Крепыш, сменивший роль на доброго полицейского.

Следователь принялась записывать мои показания, однако они внезапно не устроили Бородку Чака Норриса. Тот начал требовать, чтобы я не говорил, что делал все один, но называл другие имена и оговаривал других людей. Ребятам было очень важно сделать организацию. Я отказался, после чего эшники наперебой начали возмущаться моим отказом, угрожая мне повторной поездкой в микрофургоне. Обещания эти давались в присутствии следователя. «Зови Цербера», — сказал Толстяк кому-то из коллег. Я боялся, но страх начал дополняться злостью. Я сказал, что в таком случае я вообще отказываюсь от дачи показаний. Я уже сказал под пытками, А, и теперь от меня требуют говорить Б. Далее из меня будут выбивать В, Г и все что угодно, раз за разом, используя сказанное мной ранее и приплетая туда пытками все новые детали, людей, показания. Сказанное изначально послужит своего рода крючком, на котором меня будут держать и которым меня будут шантажировать. Я понял, что если сейчас не противостоять этому, пытки продолжатся, они будут многочисленными и более жестокими. И тогда меня заставят оговорить не только себя, но и кого угодно.

Высказав это эшникам, я заявил, что отказываюсь от дачи показаний, и приготовился ко второму раунду поездки. Это было вовсе не героически, как может показаться — я очень боялся и начал рассматривать различные варианты членовредительством отправиться в больницу, а не на прогулку. Кроме того, как раз за сутки до того у меня обострился гастрит, еще более усилившийся в результате стресса от пыток и голодания (с утра я ничего не ел). Так что видок у меня был, надо полагать, испуганный и болезненный. Впрочем, мне повезло. Следователя испугала возможность отказа от показаний. Заявив, что я с ней разговариваю и не надо слушать никого из эшников, она выгнала всех, кроме добродушного Толстяка. И следующие час или полтора мы провели в торгах о том, подписывать ли мне данные ранее показания и в каких формулировках. Ибо изначально там были записаны такие вещи, о которых я даже не говорил. На дальнейшие вопросы я отказался отвечать, пояснив, что если буду говорить «нет» — меня продолжат пытать. А если буду говорить «да» — это ляжет в основу для моего собственного обвинения. На подобного рода заявление о пытках следователь отреагировала весьма оригинально, с издевкой сказав: «Что я слышу! Ты, лидер анархистов, говоришь, что боишься чего-то? Как на это отреагировали бы твои последователи, будь они здесь?» Я ответил, что ничьим лидером не являюсь и последователей у меня никаких нет, и попросил звонок и своего адвоката. Никто, конечно, мне такой возможности не предоставил.

Несколько часов после допроса пришлось провести в отделении. Эшники постоянно подходили поговорить. Теперь они были настроены более дружелюбно, рассказывали какие-то офигенные истории про то, как задерживали различных анархистов, про Алексея Навального и т. д. Говорили, что решения о пытках принимаются помимо их воли, и им это не нужно, чтобы доказать мою виновность. Меня продолжали считать каким-то анархистским фанатиком, лидером анархистов. И даже удивлялись — мол, как так вышло что «такой авторитетный анархист» не участвует ни в каких анархистских акциях. Хотя, казалось бы, здесь все просто — не нужно натягивать на людей чужие роли, а потом удивляться, что они им не соответствуют. Можно назначить первого попавшегося человека «лидером», а затем удивляться, что-то не сходится, но это не самый рациональный подход. Еще ребята очень обижались, когда я им намекал на основной вид деятельности «Центра Э» — поиск крамольных картинок и аудиозаписей, — и уверяли что никогда бы сами таким не занимались.

А вечером меня даже покормили.

Ближе к ночи начался допрос в качестве подозреваемого. Меня поразила сама постановка подозрения — некие ребята разгромили офис «Единой России». По мнению следствия, меня там не было. Но я опубликовал будто бы видеозапись во «ВКонтакте» и тем самым вступил в преступный сговор и являюсь соучастником. Звучит как бред, особенно если учесть, что в действительности я даже не публиковал никаких видеозаписей. Более того, меня обвинили, что я опубликовал видео на паблике «Народной Самообороны». Однако элементарный поиск по названию видео по ВК показывает, что прежде, чем видео появилось на «Народной Самообороне», оно уже было опубликовано целым рядом других пабликов. Это действие, однако, оказалось слишком сложным для следствия.

На этом допросе мне даже предоставили адвоката по назначению. Весь допрос она сидела в наушниках, уставившись в экран телефона. Когда я эксперимента ради решил что-то ее спросить, она сказала соглашаться с дознавателем. Ну, все, как я и думал.

Повторив дознавателю то, что говорил ранее в качестве свидетеля на первом допросе, я получил двое суток задержания в ИВС. Было очевидно, что мои показания не устраивают следствие, и я на полном серьезе ожидал ночной прогулки на микрофургоне. К счастью, все обошлось. Возможно, от пыток меня спасла поднявшаяся в СМИ шумиха. Ночь я провел на скамейке в коридоре отдела, а утром меня отвезли не в лес, а в ИВС. Где, несмотря на угрозы эшников о том, что придется несладко, было очень даже ничего, про ИВС на Петровке ничего плохого сказать не получится. После всех этих поездок в микрофургонах, вламывающегося в квартиру спецназа, ночевки в отделении с обостренным гастритом и ожидания продолжения пыток — два дня покоя и ничегонеделания не самый плохой вариант, чем все могло окончиться.

Вскоре ко мне пришли правозащитники из ОНК, мой случай получил огласку (что, вероятно, избавило меня от продолжения пыток), и меня выпустили под подписку о невыезде. Такая история.

Оказавшись в такой ситуации, понимаешь, насколько важны своевременные публичное освещение задержаний, работа СМИ, правозащитников и медиа-проектов, пишущих о репрессиях. Публичность в случае задержаний и работа проектов вроде ОВД-Инфо порой служат единственной защитой от пыток для человека, оказавшегося в застенках.

Это произошло в конце февраля прошлого года. Мне позвонил отец и сказал, что случилась большая беда, о которой он не может говорить лично, и попросил к нему приехать. Когда я уже была у него, он рассказал, что на moloko plus собираются заводить дело об экстремизме — якобы по итогам лингвистической экспертизы. Сказал, что его скоро зайдут навестить друзья и проконсультируют меня на этот счет. Отец был в тяжелом состоянии после инсульта.

Пришли двое. Изначально сотрудники ФСБ себя не палили и косили под папиных друзей. Я поняла, что-то идет не так, когда они прошли на кухню, и я спросила, что с «молоком», а мне ответили:

— Ну, подожди, обо всем по порядку. Каких политических взглядов ты придерживаешься?

Алексея «Улыбку» я узнала уже позже, второго, тощего молодого мужчину в очках, я не знала. Разговор продолжался почти три часа. Улыбка активно расспрашивал меня про Мальцева: что я о нем знаю, как к нему отношусь; пытался говорить о «революции 5.11», но вскользь. Меня спрашивали про «Автономное действие» (АД), и даже любезно выложили список людей, которые, по их мнению, имеют или имели отношение к АД. Фамилий питерских и пензенских фигурантов я не помню — тогда я не знала об этих людях, и потому фамилии их я могла просто не заметить. Плюс список был странный. Пара моих знакомых туда попали явно из-за того, что часто встречалась на моих фотках в инстаграме. О «молоке» больше толком не вспоминали, про «Сеть» не было ни слова.

Про Мальцева меня едва ли не уговаривали сказать хоть что-то хорошее, прямо давили. Говорили, что в анархо-среде его поддерживают, а АД как организация прямо разделяет его взгляды. «Неужели ты придерживаешься другого мнения? А если хорошо подумать?» Чувак в очках то и дело психовал и возмущался: «Хватит так разговаривать, мы прекрасно знаем о ваших курсах по поведению на допросах, все эти уловки стары как мир». Они хотели получить конкретные ответы.

Они выдумывали дикие истории, пытаясь спровоцировать меня на рассказ, пытаясь подорвать доверие, в том числе, к близким людям. Например, про Пашу Никулина говорили, что у них есть видео из офиса «Открытой России», как он получает от них деньги на поездку в Лондон. Это было смешно, потому что через день после допроса я вышла к ним на постоянную работу. Мне рассказывали идиотские ужастики о людях, которых я, по их мнению, должна сильно не любить и про которых из-за этого я, предположительно, могу сказать что-то сгоряча.

Потом они просто пытались меня запугивать: мол, папа болеет. Еще сказали тупую вещь, что поддержка Кольченко сулит мне уголовку за пособничество терроризму.

Я не предавала огласке это раньше, потому что переваривала семейную ситуацию: отец заманил меня на допрос. Допускаю, что он искренне верит в эту «дружбу», поскольку после болезни единственное его занятие — вести колонку в «Аргументах и фактах» о великом КГБ. Я передала информацию об этом случае тем, кого упоминали.

Потом мне как-то позвонили с неизвестного номера. Но я, перезвонив, поняла, что это те фсбшники, и стала игнорировать этот номер. Им почему-то было важно, чтоб я сама им позвонила, поэтому они отправили мне смс, где просили еще перезвонить. В сообщении они себя назвали «журналистами в черном», с которыми я познакомилась у отца. Это абсурд, я знаю, я не могу поверить, что рассказываю такое.

Мне кажется, ФСБ давно готовила фабрикацию дела «Сети». Я знаю, что с таким допросом приходили не только ко мне. И я уверена, что обысков по этому делу прошло гораздо больше, чем известно широкой публике.

Предотвратить безумный размах трагедии было возможно, вовремя предав ситуацию огласке. Проблемы стали появляться еще год назад, а заговорили о них, когда ФСБ уже успела пытками выбить из похищенных людей признательные показания.

Невозможно предугадать, что на уме у чекистов. Но нельзя молчать о таких случаях, просто нельзя. Они запугивают, давят, они могут строить из себя «друзей», желающих «взаимности», а иногда ты сама не считаешь, что ситуация стоит огласки. Тем не менее, каждый раз молчание оборачивается против нас самих.

• По материалам дела, о которых рассказывается в публикации издания Republic, ФСБ считает, что с 2014 года в России существует террористическое сообщество «Сеть». Его ячейки якобы есть в Москве, Петербурге, Пензе, а также в Белоруссии. Петербургские отделения якобы назвались «Марсово поле» и «Иордан-СПб», пензенское — «5.11» (по иным сведениям, «Восход»), а московское — «МСК». В службе считают, что люди из «Сети» собирались во время выборов и чемпионата мира по футболу «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки в стране» с помощью взрывов.
  
  В октябре 2017 года в Пензе арестовали пять молодых людей: Егора Зорина (позднее его перевели под домашний арест), Илью Шакурского, Василия Куксова, Дмитрия Пчелинцева и Андрея Чернова. Из Петербурга в Пензу доставили Армана Сагынбаева и также поместили в изолятор. Всех их обвинили в участии в террористическом сообществе (ч. 2 ст. 205.4 УК). В январе 2018 года в Петербурге задержали Игоря Шишкина и Виктора Филинкова. Их также обвинили в участии в «Сети». Члены петербургской Общественной наблюдательной комиссии зафиксировали следы пыток над арестованными в Петербурге, а фигуранты дела в Пензе рассказывали о психологическом давлении, пытках током, «подвешивании вниз головой» и оружии, которое сотрудники ФСБ им подбросили.
  
  Название «5.11», как утверждает «Медиазона», с датой «революции» националиста Вячеслава Мальцева не связано. По разным сведениям, эти цифры (названия страйкбольных команд, которым увлекались фигуранты дела в Пензе) отсылают либо к популярному бренду тактической одежды и снаряжения, либо к дате казни 17-летнего пензенского анархиста Николая Пчелинцева, повешенного в 1907 году.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

За те сутки после пыток было много неформального общения. Мне пришлось выслушать около десяти человек, большую часть которых, как я полагаю, составляли оперативные сотрудники ФСБ. Я не был инициатором этих разговоров, а часть из них вовсе происходила без моего участия — сотрудники общались между собой. Диалоги со мной имели странную структуру: мне задавали вопрос, я давал какой-нибудь банальный односложный ответ (если не давал, меня уговаривали «Да ладно, я же просто спрашиваю, не под протокол» — не понимаю, причем тут «протокол», вопросы никогда не касались чего-то такого), но мой ответ не был им интересен, им хотелось самим дать на него ответ. Они хотели выговориться. Почему мне? Я не знаю, возможно они видели во мне свою политическую противоположность. Нет, критика им была не нужна, скорее наоборот — они пытались убедить себя в своей правоте. Возможно, имеют место внутренние конфликты и необходимо организовать телефонную линию поддержки ФСБ. Правда, содержимое таких исповедей может шокировать.

Много рассказывали о силе России в текущий момент, в преддверии выборов и чемпионата мира по футболу: «Не то вы время выбрали! Россия сейчас сильная! Сейчас не тот 17-ый год!». В том, что цикл не 100 лет, а около 80-ти я убедился и сам. К печали нодовцев, про внешние угрозы не было сказано ни слова. Ни про Америку, ни про иностранных агентов.

Обсуждение моей командировки в Киев шло после угроз в адрес моей супруги. Оно закончилось фразой: «Да, жаль, что СБУ потеряли…». Я так и не понял, была ли эта шутка. Зато Сирийская кампания, со слов фсбшников, представлялась порталом в лучший мир. Они рассказывали про знакомого военного летчика, который был в Сирии «одним днем» прямо перед недельным отпуском — и уже стал ветераном. Это звание давало какие-то невиданные, чуть ли не магические плюсы.

Про сторонников Мальцева сотрудники ФСБ говорили как про «шизиков» и «детей», никакой угрозы они точно не представляют. Мол, задержали 100–150 юнцов еще на пути в Москву, якобы готовых использовать коктейли с зажигательными смесями. О Навальном и «выводимых им» людях фсбшники отзывались как о меньшинстве, ведомом «вожаком». От того они не опасны.

Время от времени речь заходила о большинстве — о народе. Я не думал, что когда-нибудь представитель органов будут рассказывать мне подобное: «Народ? Эти нищие? Бедняки ничего не понимают. Они же необразованные. Понимает что-то только средний класс». В попытке прощупать эту «классовую» границу я озвучил среднюю зарплату в СПб — 50 тысяч рублей, на что мне ответили что-то вроде: «50 тысяч? И что сейчас на 50 тысяч можно сделать? Снять квартиру и на еду?». Тем не менее, границу среднего класса они провели: «Все эти бедняки думают только о том, что бы им поесть. Если и выйдут на улицу, так от того, что на заводе зарплату не платят и есть совсем нечего. И уйдут сразу, как только на еду получат. Понимает что-то только средний класс, и они от 150-ти получают». Дальше сотрудник ФСБ рассуждал, что люди с такой зарплатой «живут в шоколаде», и их все устраивает. Меня они отнесли к этому самому среднему классу.

О причинах бедности, необразованности и кто за это ответственен я спрашивать не стал. Если и есть демократия в этой стране, то они в нее не верят. В разговорах между собой, как в разговоре с консьержкой, остро стоял национальный вопрос: «А он русский?». По рассказам, пытать русских фсбшники не любили, но зачастую им приходилось делать это — и это вызывало у них досаду. Когда речь шла об антифашистах, их интересовало веганство: «А он веган? А ты веган? Ну то есть нормальный?».

Также говорили о ЦПЭ. Один фсбшник ограничился несколькими небрежными фразами про интеллектуальные способности и полезность сотрудников Центра «Э». Второй рассуждал более развернуто:

— Вот детское порно, это же аморально? И преступление. За это садят — тех кто в ВК выкладывает. А свастика? Ну ничего такого, что бы за это срок давать, наказывать. Но закон-то про свастику есть! Значит надо сажать. Искать нацистов где-то сложно и грязно, а в ВК свастик куча, вот они и садят их. Надо же ЦПЭ чем-то заниматься. А дел нет. У них ведь тоже отчетность, план.

В статусе сотрудников ФСБ была некая дихотомия: безусловно, они ассоциировали себя с сильным государством, но вместе с тем в их собственной «классовой» оценке находились ниже среднего класса и влиять на политику не могли. То, что они были всего лишь инструментом в чьих-то руках, вызывало у них тоску. Это чувствовалось в их разговорах между собой. При этом, они были патриотами — патриотами власти, а не государства.

«Так сколько следственных действий на сегодня Снежок* нам приготовил? — Пять. — Ого».

29 января, листая фотографии некоей дамы на своем смартфоне (он пронес телефон в следственную комнату, нарушив тем самым правила), сотрудник ФСБ долистал до фотографии текущего президента РФ В. В. Путина на черном фоне с какими-то надписями. Заметив, что я пытаюсь вглядеться в фото, он бросил взгляд на экран и поспешил отлистать обратно: «Ой, это уже не то».

Сложилось впечатление, что политически они не очень грамотны — меня пытались приписать и к мальцевцам, и к украинским националистам.

— Что ты делал пятого ноября?

— Собирал вещи в рюкзак!

— А что это ты решил так вдруг улететь пятого?

— Я улетел с командой разработки в туристический отпуск на Кипр! Это был отпуск! Мы его летом запланировали!

— Пиздишь! — И меня продолжили пытать.

— А в Киеве ты что делал? — спрашивали они.

— Знакомы тебе такие люди — «атошники» называются, — спрашивал другой голос. И удары, удары током… В то, что я мог быть в отпуске с любимой супругой, им никак не верилось. По их мнению я — «антифа» — просто обязан быть ярым расистом и националистом. Ну, хоть имя мое они запомнили.

Убедился я и в чудотворности «корочки» сотрудника ФСБ. Она открывает все двери (в прямом и переносном смысле), это как чит-код к нашему миру. Полицейские не задают вопросов и готовы выполнять приказы. Доктора готовы бросить дела и спешат на помощь. Также пропадает необходимость иметь документы на машину — да, да, документов на «Приору», в которой меня возили, у водителя не было. Этот факт не вызывал у него ничего, кроме шуток. Да что там, можно даже документы в суд, на которые ссылается следствие, не приносить, как это было сделано с рапортом Бондарева К. А. Если судья возмутится (уже после вынесения решения), то документы можно будет прислать потом по факсу.

Обещания сохранить в тайне некоторые слова сотрудников ФСБ, сказанные в личных беседах, я сдержу, мне знакома честь. Уходите со службы, сознавайтесь в преступлениях, предстаньте перед законом, которым кичитесь.

Мода на экстремизм прошла? Теперь появился способ закрывать активистов не по одному, а толпами. К тому же, «мы поймали опасных террористов» звучит еще более гордо.

В 6.30 утра к нам ворвались люди в касках с лазерными автоматами (автоматы с лазерными прицепами — ОВД-Инфо). Они сломали дверь. Именно от страшного шума мы и проснулись. Они утверждали, что сначала стучали, но никто из нас точно не слушал стука.

Они с силой открыли дверь в нашу комнату. Кричали «Мордой в пол». Слава лежал, я сидела у стены. Я пыталась смотреть, что они будут делать, на меня орали, чтобы я смотрела в стену иначе буду лежать, как Слава, лицом в пол. Мне кинули на голову футболку, чтобы я не могла видеть, что они делают. Кричали на меня и спрашивали, есть ли дома еще кто-то. Я сказала, что не знаю. Они стали еще больше орать. В итоге к соседу ворвались в комнату, под дулом автомата ввели к нам и заставили лечь лицом в пол, руки за голову.

Я не видела, чтобы предъявляли какие-то документы об обыске, по какому делу, кто и по какому праву врывается в наш дом. Ни единого документа несмотря на то, что я спрашивала много раз у разных людей. В итоге сказали, что показали Славе. Когда я спросила о том же на допросе, мне ответили, что документ показали Славе как квартиросъемщику. Хотя еще при обыске смотрели договор и уточнили, что квартиросъемщик я. Когда я упомянула об этом, мне ответили: «Хм. Странно», — и так и не показали ничего. Протокол об изъятии подписывал только Слава, хотя вещи забирали у всех троих.

Были понятые — соседи. То они стояли практически за стеной, то их закрывали спинами СОБРовцы в масках. Но когда появились понятые, я могла уже следить за происходящим. Вроде ничего не подкинули. Хотя изъятие проводили несколько человек сразу, и невозможно было уследить за всем. Протокол об изъятии и номер дела я увидела лишь в 00:30 ночи 15 марта, когда мы (я и сосед) уже подписали допрос по 51-й статье без указания имени следователя и оглашения сути дела. Не помню, чтобы нам даже говорили номер дела.

Я сидела на стуле лицом в стену, но могла смотреть по сторонам. Ребята сидели на корточках лицом к стене. Ко мне были более лояльны, чем к парням. Если их могли и пнуть, типа «сядь правильно», то меня нет.

Слава подписал протокол. Сначала был не согласен с некоторыми моментами — на него орали. В итоге вроде даже дали проверить что- то. Но не уверена. Это все происходило на кухне, и протокол составляли на кухне. Мы все время были в комнате. Иногда выходили в туалет.

На допрос ребята ехали с СОБРом, а я в «газели» с эшниками. Они все старались беседовать со мной. Если я не хотела говорить или заявляла, что считаю себя невиновной, они орали на меня.

В 12:30 мы были у УВД на «Тульской» (отдел дознания ГУВД Москвы — ОВД-Инфо).

После часа сидения в машине меня пересадили к СОБРу (оказалось, Слава и сосед все это время сидели сзади на корточках, на лице и руках у них был скотч). Где-то через час нас всех пересадили в «газель» к полиции в форме, они нас просто охраняли. Еще через минут двадцать забрали Славу в другую машину и увезли. Я испугалась и спросила, куда его. В шутку мне ответили, что за МКАД. Потом Слава рассказал, что его катали по Москве с черным мешком на голове и задавали вопросы об анархическом движении. Если отвечал неверно, били током по бедрам.

Мы с соседом до 16:30 сидели в машине и ждали дознания. Нас не водили в туалет, пришлось терпеть часа три.

В итоге в этом здании дознания нам откатали пальцы и сфоткали. Далее повели задавать вопросы. Сосед сидел в кабинете, а я в коридоре до 19:00 или 19:30. Я говорила, что ничего не знаю, потому говорили о моей учебе. Но постоянно пытались что- то выведать. Говорили гадости про Славу. Что он во всем виноват, что мы из-за него тут. Что Слава сказал им про меня что-то. Часов в пять или шесть привезли Славу, у него было лицо серого цвета, ему было плохо, и он мне показал большой палец вниз. Я долго сидела в коридоре и слышала отрывки допроса. Его заставляли подписать бумагу, записанную как бы с его слов. Когда он пытался с чем-то не согласиться, на него стали орать, спрашивали, не хочет ли он еще покататься с «масками» по городу. Он говорил, что нет. Было понятно по интонации, что он знает, что ему будет до ужаса плохо, если он там окажется. Потом вышел один из эшников и сказал другому сотруднику, что Слава все портит и он, наверно, хочет, чтобы было больно, — и указал на пах. Все это было сказано при мне, чтобы я услышала.

Кстати, когда его били током по ногам, он сказал, что будет отвечать на вопросы только перед тем, как его собирались ударить током по яйцам.

Дальше мы сидели с соседом в кабинете и слушали истории эшников про правых, левых, фриков, Собчак. Они тянули время до двенадцати ночи и ровно в полночь начали дознание. Мы оба пошли по 51-й статье. Они сделали вид, что рады, хотя долго пытались что-то да узнать.

Славу я не видела до половины первого ночи, пока не подписала это дознание без указания имени следователя и без информации, по какому делу. Обещали, что все скажут, как подпишем.

Слава был в коридоре. Показал и отдал все протоколы обыска, задержания, уведомление о подозрении в совершении преступления.

Тогда мы в первый раз увидели хоть какие-то бумаги. Увидели дело, к которому не имеет отношения никто из нас. Нас держали в надежде, что мы оговорим Славу.

Кроме Цибуковского задержали его подругу Анастасию, анархиста Дмитрия Семенова, а также его двоюродного брата Максима Анфалова и их общего друга Максима. Вечером 20 февраля молодых людей отпустили. Анастасию и Дмитрия Семенова также подозревают в участии акции, Анфалов и их приятель Максим проходят свидетелями по делу.

Задержание: «они требовали сознаться, но в чем именно — не говорили»

Вязали меня на заводе, где я работаю, во время ночной смены. В цех приехали заводские сотрудники ЧОП, которые сказали, что мне нужно заменить пропуск. Один из них предусмотрительно убрал мой пропуск себе в карман, но я не придал этому особого значения. После меня отвезли в комнату охраны на проходной, а там толпа — маски-шоу, нашивки ФСБ. Бросок в стенку, удары по шее и по почкам, подзатыльники. Вопросы «Понял, за что, сука?», залом рук за спину. Надели наручники. Потом посадили в машину, где сидели два человека в масках и два оперативника. Поехали в цех искать мой телефон. Я отказался говорить, где он лежит, и они начали бить под дых, в живот, по шее, по ногам, стали выкручивать руки в наручниках. Когда приехали, поднялись в раздевалку. Техничка открыла им шкаф с моими вещами, но телефона в нем не нашли и снова стали крутить руки. Сочли не нужным дать мне переодеться, оставили в спецовке.

Сотрудник ЧОП сказал, что телефон может быть на рабочем месте. Меня снова посадили в машину, чтобы доехать до цеха. Оперативники пошли за телефоном, а двое человек в масках снова стали выкручивать руки, бить по ногам. Они требовали сознаться, но в чем именно — не говорили. Я пытался узнать у них причину происходящего, но вопросы мои игнорировали. Экзекуция продолжилась. Позднее в цеху нашли телефон. Когда оперативники вернулись, то начали требовать пароль от устройства. Я не сказал, и меня продолжили бить. После поехали на обыск.

Обыск: «положили меня лицом в пол, стали переворачивать все вверх дном, потрошить шкафы, диваны, тумбочки»

Меня привезли по адресу съемной квартиры. Вывели из машины «ласточкой» лицом к земле, открыли дверь домофона моим ключом и потом им же пытались открыть квартиру. Не получилось. Они начали ломиться. Никто не открывал. Стали заламывать мне руки, говорили, чтобы я крикнул, чтобы открыли. Я отказался. В ответ на это стали еще сильнее загибать мне руки, прислонили вниз головой к стене и продолжали требовать. Безуспешно. Вызвали бригаду для вскрытия, которая практически выломала дверь, но в последний момент Настя, моя девушка, открыла ее.

Силовики ввалились вместе со мной в квартиру, предъявили ей какой-то ордер. Потом уложили меня лицом в пол, стали переворачивать все вверх дном, потрошить шкафы, диваны, тумбочки. Изъяли ноутбук, жесткий диск от компьютера, телефоны, книги и еще много всего. Втихую требовали признаться во всем, но в чем — не уточняли и угрожали. Сказали, чтобы я расписался в неизвестной бумаге, где было зафиксировано изъятие наших вещей и техники.

Пытки в здании ФСБ: «резко ударили шокером прямо в пах»

Потом также ласточкой вывели из подъезда в машину, а Настю повезли в другом авто. Как я потом понял, нас привезли в Управление ФСБ. Поднялись на этаж, меня поставили на колени лицом в пол. Пока я так стоял, кто-то за спиной несколько раз пробегал и с разбегу пинал меня по ногам. Так было три или четыре раза с промежутками по паре минут. Мне показалось, что этим занимались несколько человек. Один из них подошел ко мне и ударил электрошокером в ягодицу. Потом меня подняли и завели в кабинет.

Там избиение продолжилось. Они ставили меня в «ласточку», в полуприсяд, требовали показаний на себя и всех задержанных. Впоследствии от них же узнал, что задержали Диму Семенова, его брата и кого-то еще. Несколько часов я так и простоял, на полусогнутых ногах. Оперативники постоянно следили, чтоб я не менял положение — давили на плечи, «мотивировали» не менять позу ударами и тычками.

В процессе они объяснили, что хотят услышать от меня признание в вывешивании баннера на здании ФСБ. Я ответил, что в акции не участвовал и всю ночь отказывался говорить что-либо. Под утро в ход пошел электрошокер — сначала его поднесли включенным к лицу. Потом они стали наносить им интенсивные удары в голеностоп, бедро, внутреннюю часть бедра, ближе к паху. По минуте они прерывались и спрашивали у меня, не хочу ли я признаться в том, что им нужно. Потом резко ударили шокером прямо в пах. Жесточайшая боль. После этого я не мог больше продолжать молчать.

Они сказали, что хотят услышать про акцию во всех мелочах и подробностях. Задавали вопросы о баннере на заборе у здания ФСБ и дымовой шашке, которую после этого кинули на территорию. Угрожали, что если я не начну говорить, они продолжат бить в пах, только уже не через штаны. После этого я понял, что больше не выдержу пыток, и был вынужден взять на себя организацию акции, закупку и изготовление всех материалов. От меня стали требовать назвать всех задержанных ребят соучастниками. Про Диму и Настю, указать которых опера назвали необходимым условием, я сказал, что они не знали, куда шли, баннер увидели только на месте, а дым вообще не видели в глаза и не знали о нем. Я надеялся, что таким образом получится временно прекратить эту вакханалию с выбиванием показаний без максимально серьезных последствий для себя и ребят.

Настя, как оказалось, конкретно на Диму показаний не дала. Она говорила, что не уверена, он ли это был. Настя слышала (или ей дали услышать) мой крик под шокером и получила от меня звонок по внутренней линии по инициативе сотрудников ФСБ. Во время разговора я передал, что взял организацию на себя, а ее и Диму указал как участников, которые не были в курсе происходящего.

Мне говорили, что, возможно, Настю тоже пытают. Ей самой намекали, что могут начать применять более жесткие способы для получения нужных им показаний. Но до дела, к счастью, не дошло. Опера продолжали давить, чтобы мы дали показания на Диму как на организатора, но мы отказывались. Они пытались развести меня на дачу показаний на задержанного брата Семенова, Максима Анфалова, и их общего приятеля Максима. Я не дал. Брат Димы, как оказалось, продолжал настаивать на том, что был в гостях. Но сотрудники ФСБ заставили его изменить первоначальную версию и заявить о том, что он был там без Семенова.

После этого меня отвели в соседний кабинет. Там провели опрос, сказали подписаться на бумаге о его проведении. Состояние у меня было если не овощное, то близкое к этому. Они нисколько не удивили, когда предложили мне «загладить вину перед ведомством» и «сотрудничать в дальнейшем». Мой отказ на их предложение прошел без последствий.

Наручники на жестком креплении (модель «БР-С» — ОВД-Инфо), сопровождавшие меня с вечера прошлого дня, наконец, перевели из-за спины на сторону живота. Когда мои руки начали синеть, они догадались их снять. После начались нудные разговоры о бессмысленности моей жизни. Затем последовали речи о том, что они даже в чем-то со мной согласны: «Ты правильными делами занимаешься, не то что вся эта серая масса, во многих вещах мы с тобой согласны, но баннер зря вешали». Во время всех этих бесед у меня пытались узнать обо всех анархистских акциях в Челябинске, которые сотрудники ФСБ нашли в интернете. Лица менялись, вопросы нет. Начался рассвет.

Дознание в полиции: «пытались узнать пароли от аккаунтов, телефонов, о знакомстве с какими-то людьми»

Меня вывели в коридор, потребовали не поднимать голову. Я увидел Настю, брата Димы Семенова — все измотанные. Завели в лифт, повезли на дознание в отдел полиции. Меня жестко трясло все это время. Но это был не холод и не паника, а, вероятно, последствия электрических манипуляций. В отделе дали адвоката по назначению. Все время угрожали упечь в СИЗО. Многочисленные опера из, как я понял, нескольких ведомств задавали многочисленные вопросы. Пытались узнать пароли от аккаунтов, телефонов, о знакомстве с какими-то людьми. Позднее из ФСБ привезли Диму. Последовала затянувшаяся процедура переписи показаний из ночных опросов, уговоры указать Семенова как организатора и увещевания в том, что он плохой человек и что мы попали туда из-за него (как же). Они дали понять, что очень хотят закрыть Семенова — наверное, мстили за то, что он все время был в отказе и не дал ни на кого показаний. Мы не стали им в этом содействовать, и в показаниях оставили, что я был организатором акции. Продержали нас до позднего вечера. Еда и сон, как известно, задержанным не нужны, поэтому нас оставили без них.

После допросов, двух очных ставок, множества попыток неформальных бесед нам раздали паспорта, повестки и отпустили до случая. Мы вышли из отдела без телефонов, компьютеров и любых средств связи вообще. Никто из родственников не был в курсе, где мы были.

После всего произошедшего я выспался, потому что не спал двое суток. Затем поехал в больницу — после пыток болело все тело. Врач зафиксировал у меня две гематомы на руке и животе, ожоги, которые остались от электрошокера, — две точки на бедре. Видимых повреждений было немного — наверное, специально били так, чтобы не оставить на теле следов.

Сейчас мы пытаемся отстаивать свою версию произошедшего: в акции мы не участвовали, а показания дали под пытками и давлением. Мы считаем, что таким образом нас преследуют за анархистские убеждения. Надеемся на лучшее, но готовимся к самому неожиданному развитию событий.

• Задержанный вместе с Цибуковским Дмитрий Семенов также рассказал о пытках в здании ФСБ: «После обыска ночь и следующий день провели в ФСБ, применялись меры физического воздействия. <…> Я стоял в неудобной позе часами, пережимали руки наручниками, следы от наручников есть. Брата и моего проезжего друга били шокером».

В России 43,4 миллиона человек в возрасте от 20 до 39 лет.
40,6 миллионов — от 40 до 59 лет.
И 30,5 миллионов человек старше 60-ти лет.

То есть благодаря интернету у оппозиции есть эффективный канал доступа только к 38% избирателей.

Если учесть, что процент участия в выборах среди молодежи обычно существенно ниже, чем среди людей старшего возраста (по некоторым возрастным группам разница в явке составляет два раза), то у оппозиции есть эффективный доступ только к 25% потенциальных избирателей, которые участвуют в выборах. Если даже оппозиция напряжется и придумает очень убедительную агитацию в интернете, сумев на свою сторону склонить, к примеру, 60% аудитории (что очень много), это даст результат на выборах в 15% (25% умножаем на 0.6).

Для большинства людей старше 40–45 лет главными источниками информации остаются газеты и телевидение. Там можно говорить про важность политических свобод, защиту прав ЛГБТ, незаконность присоединения Крыма и тому подобное. Но любые попытки выйти за пределы этой узкой ниши жестко пресекаются. Я недавно испытал это на себе.

Я работал в советах директора таких газет как «Аргументы и факты», «Труд». Это газеты, как раз нацеленные на аудиторию старше 45 лет. Во время мэрской кампании я решил издавать газету «Правда о Москве», которая критиковала Собянина. Эксперимент оказался достаточно эффективным. Затраты на один голос, отобранный у Собянина, у меня были почти в два раза ниже, чем затраты у кампании Навального или Мельникова, и в 6 раз ниже, чем у Митрохина. На этих выборах я решил повторить эксперимент и сделал газету «Путинская правда».

Хочу подчеркнуть, что газета — абсолютно законная. На использование фотографий и шрифтов я получил разрешение правообладателей, на каждый факт, упомянутый в газете, есть ссылка на источник. Закон не запрещает частным лицам агитировать против чего бы то ни было. Дизайн, верстка и стиль подачи контента — точно такие же, как у «Правды о Москве», к которой тогда ни у властей, ни у полиции никаких претензий не было.

Я договорился о сотрудничестве со штабом Навального. У них есть сеть волонтеров для распространения, я могу сделать газету. Первый пробный тираж в 50 тысяч мы напечатали и распространили в Петербурге без особых проблем. Отклик от аудитории был именно тот, которого мы ожидали — люди старшего возраста газету с удовольствием брали и читали. Полиция задержала двух волонтеров-распространителей, но, убедившись, что они ничего не нарушают, отпустила их с миром.

Второй тираж мы напечатали в Екатеринбурге. Мы забирали его на пяти легковых машинах, и за ними прямо от дверей типографии была организована погоня. Все машины догнали, 50 тысяч газет изъяли, водителей отпустили, протокол не составили.

Затем на печать моей газеты пошел блок по всей России. За последние три недели я, в общей сложности, пытался договориться с 42-мя различными типографиями во многих городах-миллиониках: Москве, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Самаре, Новосибирске, Уфе, Красноярске, Челябинске, Краснодаре, Перми, Кемерово, Воронеже, Омске, Волгограде, Кирове, Иркутске, Казани, Чебоксарах.

Большинство типографий сразу отказались. Ссылались на загрузку мощностей, запрет на печать со стороны юридического департамента или просто бесхитростно отвечали: «Мы такое не печатаем». Спишем это на самоцензуру. Пять типографий в Новосибирске, Самаре, Санкт-Петербурге, Москве и Уфе печатать все-таки согласились. Но после принятия заказа все они позже заказы отменили. Две из них даже успели взять деньги, но в день выполнения заказа им позвонили и крайне настоятельно рекомендовали не печатать мою газету.

Причем типография в Петербурге уже напечатала один тираж без проблем. Заказ на печать второго тиража они отменили уже после изъятия газет в Екатеринбурге. Менеджер, с которой я работал, была очень напугана, сказала, что больше исполнять такие заказы не будет. Отметила, что уже нашла себе адвоката, так как ее вызвали на «разговор».

В одной московской типографии мой заказ был отменен уже после согласования всех деталей, одобрения макета и выставления счета. Когда я позвонил спросить, в чем причина отмены, мне ответили, что некие проверяющие органы не разрешают им такое печатать до выборов. После выборов — пожалуйста. А сейчас нельзя. Причем в этой московской типографии меня знают лично, я уже с ними до этого работал.

Видимо, после ареста тиража в Екатеринбурге, власть смогла оценить возможный эффект на свой ядерный электорат и дала команду «запрещать и не пущать». В одной из типографии в Нижнем Новгороде прямо так и сказали: «Нам поступило указание не печатать „Путинскую правду“».

Источник

Быть левым — естественно. Выступать против дискриминации, за свободу самовыражения, кооперацию и взаимопомощь — нормально. Это выигрышная модель поведения, что хорошо видно на теории игр. Нормально чувствовать неприязнь к расистам, полицейскому насилию, пьяным попам, сбивающим людей, и бывшим бандитам, занимающим управляющие посты. Кому это нравится? Раньше мы участвовали в антифашистском движении, но в Петербурге вели оседлый образ жизни. Я училась, Виктор работал. Общались с людьми похожих взглядов, но шанс поспорить о несправедливости не упускали.

Прошлой весной мы гуляли в районе Чернышевской и наткнулись на пикет НОДа у посольства США: все нарядные, в шарфах цвета георгиевских ленточек, в ватниках, орут. Начали спрашивать, по какому поводу у них мероприятие. НОДовские дедки и тетеньки подумали, что мы заинтересованная молодежь, и сели на уши. Оказалось, они выступают против прав человека. Они кричали: «Законы Российской Федерации должны быть превыше Конституции! Это все Запад и США навязывают Путину свои правила игры, все эти ювенальные юстиции, эти вот зоозащитники! Враги России рядом с границей устанавливают противоракетные установки и эхорадиолокаторы, чтобы все самолеты теряли связь и падали!» Виктор — человек технически развитый, его заинтересовали слова про «эхорадиолокаторы». Он спросил, известны ли НОДовцам законы физики. После вопроса тетенька в георгиевском шарфе начала кричать на Виктора: «Законы физики могут существовать если не противоречат законам Российской Федерации! Полиция! Уберите провокаторов!» Печальный полицейский, охранявший этот контактный зоопарк, попросил не усугублять ситуацию и уйти. На этом наша «акция» закончилась. Парочку из тех активистов я узнала на фотографиях у здания ФСБ.

С Виктором мы жили вместе, брак — юридическая формальность. В Петербурге у нас нет родственников, и это было нужно, чтобы юридически иметь право представлять супруга или если кто-то в больницу попадет. Мы с Виктором хорошие друзья и почти все время проводим вместе. Человек он сдержанный и добродушный. Его нельзя назвать конфликтным, но некоторых знакомых иногда раздражает, как он спорит, хотя позже они сами признают, что достаточного количества аргументов в споре у них не было. В ином случае Виктор сам признает свое поражение. Правда для него выше собственной гордыни. Такой уж он человек.

Я не хвастаюсь хорошими отношениями, это все к тому, что мой муж не может просто так пропасть на пару дней, как пропал ночью 23 января 2018 года. Он не мог неожиданно уехать тусоваться с друзьями, вступить в какой-то конфликт на улице, быть сбитым машиной из-за того, что пошел на красный свет. Я стояла в аэропорту до последнего. Пассажиры давно ушли, служба безопасности закрыла двери зоны прилета. Больше выйти никто не мог. Я пыталась дозвониться до него. Никто не брал, потом телефон выключился, потом снова включился, но никто не брал трубку. Я начала звонить в авиакомпанию, пограничные службы России, Украины, Беларуси. Дергала службу безопасности аэропорта, пока не проверили прибытие пассажиров. Сказали, что Виктор в Киев не приезжал.

Вариантов того, что могло произойти, — немного, и я начала их перебирать. Он не опоздал на рейс, потому что вышел заранее, рейс не задержали, его не было на «собеседовании» с СБУ на границе, он не проходил регистрацию на рейс, не выходил на связь при исправности устройств и наличии интернета. Я обратилась к адвокату Виталию Черкасову.

Мы начали искать. Вереница звонков, факсов, электронных писем, заявлений о пропаже, отделение одного района, другого, третьего. В некоторых уже раздраженно брали трубку и рычали «Да не поступал он к нам», где-то не брали трубку вообще. Прокуратура, неотложка — просто полная жесть. Без помощи членов ОНК я это точно не осилила, точно не за один день.

25 февраля позвонила Яна Теплицкая (одна из двух членов ОНК, посетивших Филинкова в СИЗО — ОВД-Инфо). Сказала, что Виктора нашли — в суде с серьезными обвинениями и признанием в участии в террористическом сообществе.

Я не знала, что заставило его согласиться с таким обвинением. Думала, это ошибка и готовилась к худшему. В такие моменты важно не потеряться, не поддаться панике. Если ты начинаешь паниковать — ты уязвим, нужно действовать методично, записывать звонки, сохранять факсы, заявления.

Потом к Виктору поехал адвокат Виталий Черкасов. После короткой встречи он позвонил мне и сказал, что моего мужа вывезли в лесополосу и пытали электрошоком. Что у него ожоги на груди и внешней части бедра, и что пытки продолжались пять часов. К такому нельзя быть готовым. Вас начинает тошнить от происходящего и от ненависти к тем, кто сделал это.

Мне не страшно. Я в безопасности, думаю, это главное и для Виктора, и для меня в борьбе с преступлениями сотрудников ФСБ и ФСИН. Виктору регулярно пишу через друзей из России, потому что боюсь, что из Украины письма будут долго идти. К сожалению, еще ни одного письма он не получил. Я не поддаюсь жалости, депрессии и страху. Я считаю, что для нас ничего не поменялось. В письмах пишу то же, что и в повседневности, шучу, рассказываю, как прошел день, что биткоин упал, что не получается что-то с учебой, отправляю интересные статьи. Подписала его на журналы. Писала о том, что он давно хотел в отпуск и восстановить режим сна — вот и хорошая возможность для этого. Не хочется, чтобы нынешние условия изменили его как человека. Этот кошмар закончится рано или поздно, и он должен выйти тем же человеком, что и попал туда.

Помогают те, от кого не ожидали, а от кого ожидали — не всегда. Мне кажется, людей страшит эта ситуация и некоторые делают вид, что ничего не происходит. Думаю, пока не попадешь в такую ситуацию — не поймешь как сильно нужна помощь других. Тем не менее, я благодарна своей семье, своим друзьям и неравнодушным за поддержку меня и Виктора.

Что делать? Не трусьте. Будете колебаться — вас и вашего близкого задавят. Вам будет нелегко, захочется ныть, жаловаться, говорить, что никто не помогает — оставьте это. В данный момент вы, возможно, единственный человек, который может помочь вашему близкому, и сейчас не время думать о том, как вам грустно, какая дерьмовая ситуация. Заранее обсудите с близким то, как вы должны поступать в экстренной ситуации, имейте номер адвоката и знайте — чем дольше вы будете молчать, тем больше времени будет у садистов, и вы не будете знать, что происходит. Не поддавайтесь на манипуляции, не верьте в благородство со стороны правоохранителей.

UPD: 18 февраля член ОНК Екатерина Косаревская написала, что одно письмо от Александры Филинкову передали. Ответа девушка пока не получила.

Александра попросила добавить, что с Виктором у нее романтические отношения. Фразой «брак — юридическая формальность» она хотела сказать, что формальная регистрация отношений на них самих никак не повлияла.

• «Следы электрических проводов»: заключение ОНК о пытках в Санкт…
• «Страйкбол». Пензенское дело о терроризме | ОВД-Инфо
  [class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

Сходил в Мосгорсуд на апелляцию по задержанию 12 июня 2017 года. Собственно, все мое участие в событиях 12 июня состояло в том, что я отгонял своих выпускников подальше от ОМОНа и кормил их (не ОМОН!) арестантским пирогом (она же мазурка, традиционное в нашей семье блюдо, которое готовится на все акции протеста — тесто, орехи и изюм). Это-то меня и подвело. Не видя, что у меня в руках, меня задержали будто бы за то, что я раздавал листовки. 28 августа Тверской суд, рассмотрев без меня, мое дело, дал мне 20 тысяч рублей штрафа. Только через два месяца мне соизволили прислать приговор. Потом я отправил апелляцию, и «Почта России» читала ее три месяца. В Мосгорсуд дело поступило только 12 февраля 2018 года, 15 февраля мне позвонили и сказали, что 16-го у меня суд.

Само решение судьи (оставить в силе штраф и его сумму) было вынесено буквально секунд за 10. Этому предшествовали мои объяснения по делу, которые были по сути, уж простите, превращены судьей в базар.

Судья Анна Андреевна Селивёрстова (1982 года рождения), работала в Пушкинском городском суде (2013–2014), а теперь перебралась в Московский городской суд.

Что я узнал в результате моих 20-минутных объяснений, которые судья превратила в базар?

1. Что меня оштрафовали на 200 тысяч (упс, оговорилась).

2. Что Европейская конвенция и решения ЕСПЧ нам не указ, так как в Германии тоже митинги разгоняют.

3. Что как я мог не слышать призывов полицейских, если «вы же все снимаете и в ютуб выкладываете, там же слышно…»

4. Что как же не было массовых беспорядков?! Вот Навального вызывали на допрос в Следственный комитет по 12 июня.

5. Ну и напоследок. Я просил прекратить дело, а если нет, то снизить штраф (по постановлению Конституционного суда можно и меньше минимума, у меня — 20 тысяч, ползарплаты). Судья посмотрела место работы — общество «Мемориал» и говорит: «А деятельность „Мемориала“ разве не приостановлена?!» (Тут я непочтительно ловлю свою челюсть и отвечаю, что вообще-то нет…) Занавес.

Если говорить о материалах дела и постановлении судьи Тверского суда (частично я об этом писал здесь), то

1) Селиверстова отказала в участии прокурора в деле и вызове полицейских. Это грубое нарушение принципа состязательности процесса, а невозможность допросить свидетелей — нарушение права на справедливое судебное разбирательство.

2) Место, время и событие «административного правонарушения».

Судья не обратила внимание на то, что место задержания было указано неверно (Тверская, дом 17, в то время как я был задержан в зеленой зоне напротив дома 8 по Тверскому бульвару).

Время задержания было зафиксировано как 18:30 (в реальности — 17:15). В ОВД мы приехали в 17:50, внутрь я попал в 21:10, вышел из него примерно в 0:15. Более того, в протоколе об административном задержании названо время 18:30, а в протоколе о доставлении проставлено 18:10. То есть сначала я был доставлен, а потом задержан.

Если же говорить о самих событиях 12 июня, то в постановлении Тверского суда сказано, что это было «несанкционированное публичное мероприятие». Мои попытки донести до судьи Селиверстовой, что в законе о митингах (ФЗ-54) нет такого понятия, успехом не увенчались…

Если же говорить о вине, то есть прежде всего об умышленности совершения административного правонарушения (а в деле было без всяких доказательств написано, что я знал о несогласовании), то моя позиция заключалась в следующем:

1) есть закрытый список обязанностей участников публичного мероприятия (части 3 и 4 статьи 6 закона о митингах), туда не входит обязанность узнавать, согласовано мероприятие или нет;

2) о согласовании должны знать организаторы (Навальный и Рубанов, но они были задержаны до того, как был задержан я);

3) как вы вообще представляете в этой толпе, с перекрытой улицей и так далее, что я буду искать организаторов и спрашивать — согласовано ли…

4) даже если публичное мероприятие не согласовано, то это не повод его разгонять (если нет реальной угрозы жизни и здоровью граждан);

5) единственное, что из списка обязанностей участников публичного мероприятия я мог нарушить — это не подчиниться требованиям сотрудников полиции… Тут судья спросила: «А что, у вас и 19.3 была?».

Я апеллировал также к тому, что требования должны быть законными (а они не были, так как я реализовывал свое право на свободу собраний) и, кроме того, при задержании (пункт 4 статьи 5 закона «О полиции») полицейские должны представляться, называть причину обращения и так далее (тут судья возмущенно сказала: «Что, бегать за каждым и представляться?!»), а этого не было…

В общем, спасибо госпоже судье за грубые нарушения, которые увеличивают мои шансы на победу в ЕСПЧ, и жди меня, Страсбург

После массового задержания людей на площади Ленина в Туле в День России (летом 2017 года, во время всероссийской акции протеста, инициированной Алексеем Навальным — ОВД-Инфо) я написал пост в фейсбуке, где разместил видео задержания и в том числе раскритиковал устроившего, на мой взгляд, провокацию эшника, майора Александра Мороза. Затем в течение месяца я выложил еще два поста, с фотографиями этого самого Мороза, который приходил на антивоенные «яблочные» пикеты в футболке NYPD (полицейский департамент Нью-Йорка — ОВД-Инфо) и американским флагом на рукаве.

В конце июля меня вызвали в Следственный комитет, где следователь сообщил, что Мороз написал на меня заявление, в том числе, об угрозе жизни и здоровью. Следственный комитет отказался возбуждать уголовное дело. Тогда в сентябре 2017 года Мороз подал иск в суд о защите чести, достоинства и деловой репутации. С меня он просил 750 тысяч рублей компенсации морального вреда, с информационного агентства «Тульские новости», перепечатавшего мой пост, 1 миллион рублей и с партии «Яблоко» — 500 тысяч рублей.

На суде Мороз заявил, что рассматривает мое предложение скинуться ему на билет в один конец до Нью-Йорка (сделанное из-за футболки с символикой нью-йоркской полиции — ОВД-Инфо) как угрозу жизни и здоровью, так как билет ему предлагают купить без возврата на территорию России. Во фразе «К нам на пикет приходил наш любимец Александр Мороз» он увидел, что я его называю животным.

Судья зацепилась только за слова о том, что я назвал Мороза одним из самых мерзких сотрудников. Правда, своих познаний ей не хватило, чтобы определить, является ли словосочетание «мерзкий сотрудник» оскорбительным, и она поручила провести лингвистическую экспертизу эксперту Константиновой. Данный эксперт, начавшая свою карьеру как сотрудник управления МВД по Тульской области, сделала однозначный вывод о том, что мои слова оскорбляют Мороза. Правда, из самого исследования выходило, что оскорбляет его слово «дебил», которым его никто не называл.

Мерзким я назвал Мороза потому, что он прославился постоянным давлением на тульских активистов. При этом ведет он себя всегда высокомерно-пренебрежительно. Если бы его взяли играть в кино, то явно не правоохранителя, а скорее противоположную сторону.

Вообще, странная история. Никто не ожидал от него заявления, в котором он, в частности, написал: «У меня резко изменились взаимоотношения на работе, в семье, в общении с друзьями в худшую сторону. Ко мне на работе стали настороженно относиться, некоторые стали бояться. Друзья и знакомые стали со мной реже видеться, перестали звать меня на различные мероприятия. Моя жена стала позже возвращаться с работы, практически не общается со мной, боится ругаться со мной».

В результате, судья приняла решение о моей вине, но назначила небольшую компенсацию морального вреда — всего лишь 5000 рублей.

В полвторого я прибыл на площадь Пролетарской диктатуры, где уже собирались люди на «Забастовку избирателей». Вел стрим-трансляцию, это есть в моем фейсбуке. Покрутился по кругу, поснимал ментовские машины.

Когда толпа начала двигаться, я оказался почти в авангарде. Мы пошли по Тверской. Видя впереди спецтехнику и подъезжающие автозаки, я понял, что винтиться мне не надо, лучше поснимать происходящее сверху. Я пошел в дом, расположенный слева по ходу движения колонны. Это был дом на пересечении Тверской и Одесской улиц.

Зашел в просторный подъезд с какой-то женщиной. Поднялся на верхние этажи, решил позвонить в квартиры, спросить, не могут ли пустить поснимать. Никто не открыл, и я стал спускаться. На площадке первого этажа увидел трех мужчин, которые общались между собой. Впереди меня из подъезда выходила женщина, она прошла мимо них.

Может быть, мне стоило насторожиться, но я стал так же бойко проходить мимо, и в этот момент мне сделали подсечку. Я упал на колени и сразу же после этого получил удар в висок. Женщина в этот момент уже вышла. К счастью, я успел среагировать, и удар пришелся по касательной, сознание я не потерял. Они навалились на меня и стали лупасить. Забрали телефоны — у меня их было два, с помощью одного из них я вел стрим — и стали демонстративно их разламывать ногами. То же сделали и с камерой, которая была закреплена на груди на микроштативе. Все происходило без слов. После этого начали методично бить по голове, преимущественно ногами. Я пытался защищаться, подставил руку — ее сломали.

Внезапно избиение было прервано шагами спускающихся сверху людей. Трое мужчин тут же вышли во двор, бросив меня в подъезде. Жильцы забрали меня к себе. Я даже не помню, как оказался у них — видимо, уже был немножко в несознанке. В их квартире я умылся, и после этого в дверь стали звонить. Я рассудил, что эти люди стали меня искать и пошли по этажам. Из этого я делаю вывод, что это были не титушки, а скорее всего опера. Били они меня профессионально, и если бы первый удар в висок пришелся не по касательной, он вполне мог бы привести к летальному исходу.

Жильцы квартиры на звонки не отреагировали, дверь не открыли. Потом один из них вышел на разведку и, убедившись, что опасность миновала, вывел меня через заднюю дверь подъезда.

Я не стал вызывать полицию и поехал самоходом в травму, потом в лицевую травму, а оттуда — в больницу, где сейчас и нахожусь, в отделении челюстно-лицевой хирургии.

У меня перелом левой скулы с осколками. Подозревали, что повреждена сетчатка, но в итоге выяснилось, что глаз цел. Справа гематома височной области, закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга. Перелом руки, требующий сложной операции со штифтом. Ушибы грудной клетки и пояснично-крестцового отдела — сидеть, вставать и лежать больно. Ребра целы, внутренние органы тоже. Можно сказать, что мне повезло.

В последнее время никаких угроз в мой адрес не было. «Нодовцы» мне пишут иногда, но это я не считаю. Я не знаю, с чем может быть связано это нападение — со вчерашним митингом и вообще моей уличной активностью, с моей текущей правозащитной деятельностью или с постом в фейсбуке о преследовании антифашистов и методах ФСБ. Понятно, что по моему стриму легко можно было вычислить, где я нахожусь. Никакой слежки перед этим за мной не было.

Я, конечно, попытаюсь дать этому делу какой-то ход, но с большой вероятностью разбирательство где-нибудь застрянет.

Когда я ехал в Украину, после проверки документов ко мне подошел опер ФСБ-шный, позвал в кабинет. Там минут пять разговоров было. Спросил, откуда еду, куда, состою ли в Москве в каких-то организациях. Спросил, оформлял ли я приглашение в Украину через интернет. Я говорю — нет. Он сказал, что если меня не пустят, на пути обратно тоже придется поговорить с опером. На украинской границе просто посмотрели паспорт и приглашение и пропустили, я даже из автобуса не выходил. В Украине я мусоров видел всего раза три. Их там почему-то вообще нет на улицах. Зато военных много: кто-то из них в увольнительных, наверное.

Обратно была полная жесть. Украинскую границу проехал без проблем, на русской документы проверили, все мы сели в автобус. Автобус стоял в очереди, чтобы выехать с КПП, тут подбегает погранец и спрашивает: «Кто здесь Сутуга?»

Меня вывели в помещение для паспортного контроля. Со мной там сидел молодой украинец, по виду похожий на наци. Его тоже с автобуса сняли. Заходит опер в штатском с книжечкой. Начал требовать с меня украинский паспорт. Я говорю: нет у меня, я — гражданин России. Он: «Как нет?» Ушел проверять.

Вернулся, спросил молодого, где его приглашение. Тот ответил, что поехал в Россию работать, показал какой-то контракт. Украинца отпустили, а мы пошли в другой кабинет. Оперу постоянно кто-то звонил, опер отвечал: «Да, работаем». Мне не говорил, кто мною интересуется, что происходит.

Опять спрашивали, где мой украинский паспорт или вид на жительство в Украине. Я говорю, ничего такого не делал (ранее Сутуга некоторое время жил в Украине — ОВД-Инфо). Затем он попросил меня выйти в коридор во время одного из звонков, а потом снова зайти. За это время он пробил меня по каким-то базам.

Пробил, что я сидел, что я состою в «анархо-большевистской организации „Автономное движение“». Потом попросил открыть телефон. Я знал, что такая фигня может быть, и все лишнее из него удалил. У него была база ФСИН, и он начал перечислять, где я сидел, с кем, какие нарушения у меня были.

Потом нашел про Ангарск, спрашивал, кто убил Илью (Илья Бородаенко — участник анархо-экологического лагеря в Ангарске Иркутской области, погибший в 2007 году в результате нападения нацистов — ОВД-Инфо).

В два или три часа ночи он мне говорит: «Мы бы тебя отпустили, видно, что ничего на тебя нет, — он и по телефону при мне уже стал говорить, что ничего на меня нет, — но мы ждем звонка из Москвы, и еще по паре баз тебя нужно пробить».

Автобус уже давно уехал, они пообещали после проверки посадить на другой.

В какой-то базе было написано, что я употребляю наркотики. Они вызвали погранца, обыскали меня и мою сумку. Нашли испанские анархистские стикеры и три книги на украинском. «Заводной апельсин» Энтони Берджеса, «Интернат» Сергея Жадана (они не поняли, что книга про Донбасс) и новая украинская книга про махновское движение. Утром мне отдали и книги, и стикеры.

Меня отправили спать в зал. Сумка была со мной, документы и телефон остались у них. В итоге до девяти утра я спал на стуле.

В девять утра опера снова пришли: «Слушай, Алексей, а чего ты нам не сказал, что ты такой известный, лидер?» Я говорю, давно это было. Они на «Википедии» нашли страницу про «Автономное действие», там было написано, что один из лидеров — Петя Рябов, стали расспрашивать про него. Называли еще какие-то имена, спрашивали, кто в Москве главный анархист. Я говорю — Бученков (обвиняемый по «Болотному делу», недавно покинувший Россию, сбежав из-под домашнего ареста — ОВД-Инфо), они так и записали. Спрашивали, что делал в Киеве. Говорю, общался с женой и сыном.

— А что ты не сказал, что у тебя проблемы в Белоруссии были?

— Какие?

— Ну, тебя задерживали с твоими товарищами-анархистами.

— Да, ездил (в августе 2017 года — ОВД-Инфо) на тусовку в Барановичи, там задержали непонятно почему.

— А у нас написано, что вы рассказывали, как противодействовать милиции.

— Вранье, понапридумывали. В итоге дали штраф в 300 долларов за экстремизм.

— И въезд в Белоруссию запретили на три года.

Попросили подписать бумагу, что я не имею претензий к сотрудникам ФСБ, что на меня не оказывали давление. Я подписал, меня посадили на маршрутку с работягами-молдаванами. На границе я провел 12 часов.

С утра поймали на выходе из дома НТВ-шники. Видно, ждали. Потому что в восемь утра уже пытались взять интервью. Ехали за мной до аэропорта и пытались прорваться, вопреки возмущенным сотрудникам аэропорта, со мной на посадку. Они снимают так, будто человек убегает от них. Я действительно торопился, до посадки оставалось полчаса, но с учетом того, что это было неожиданно, не согласовано, времени в обрез — общаться с журналистами не было желания. Я извинился и пошел. И так только проснулся. На два основных вопроса о том, отрицаю ли я, что у меня есть иностранные деньги, и общаюсь ли я с Львом Пономаревым (руководитель «Движения за права человека» — ОВД-Инфо), ответил, что правозащитой занимаюсь за счет собственных средств, еще есть президентские (гранты — ОВД-Инфо), что получил на днях Национальную премию «Гражданская инициатива» за профилактику преступности в молодежной среде, что с Пономаревым общается полстраны. Кстати, он эксперт Уполномоченного по правам человека в РФ Москальковой. Однако, это НТВ сильно не остановило. Главный вопрос, который повторяла голубоглазая Мария: «Я отрицаю, что у меня есть иностранные деньги?» Да, отрицаю. На вопрос о том, что я должен как правозащитник, пришлось ответить, что кому я должен, я прощаю. Полагаю, НТВ незаконно проводит оперативно-розыскную деятельность. Ведь там, откуда я выходил, я не живу. Для сведения, я летел на заседание по совместному проекту Уполномоченного по правам человека России и Совета Европы «Российские ОНК — новое поколение». В своем регионе я ведущий эксперт международного проекта по контролю общества за тюрьмами.

ОВД-Инфо публикует рассказ Оксаны Волобуевой, сторонницы Вячеслава Мальцева из Тюмени. События происходили до того, как «Артподготовку» признали экстремистской организацией.

Плакатик в пакетике

1 октября 2017 года, час дня, Тюмень, сквер им. Немцова (назван в честь большевика Николая Немцова — ОВД-Инфо).

На очередную «Прогулку свободных людей» в тот день пришло семь человек, и я в их числе. Пришла я в тот день не как обычно, а с флагом, на котором было написано «Артподготовка 05/11/2017» и изображена красная галочка на черном щите. Казалось бы, что такого? Не свастика же, да и живу я в великой демократической стране (в Конституции написано), поэтому в своем родном городе имею полное право ходить с флагом. Так я думала до 1 октября 2017 года.

У некоторых из нас еще были значки с надписью «Artpodgotovka».

По совпадению, в тот день в некоторых городах проходила акция по поводу цензуры на российском YouTube. Я решила на маленьком плакатике написать свой вопрос к руководству YouTube, записать видеообращение и выложить на этом ресурсе (что я в итоге и сделала, к сожалению, не совсем так, как хотелось, потому что запись происходила в присутствии полиции). Содержание плаката: «YouTube свободное информпространство? пособник Путина?».

Так как камера моего телефона оставляет желать лучшего, я понадеялась, что на прогулке у кого-нибудь будет более приличный гаджет, положила плакатик в пакетик и взяла с собой.

В сквере мы постояли, пообщались, сняли небольшое видео и в составе пяти человек пошли гулять до Городской площади, где расположена администрация города.

Пока шли, разговаривали друг с другом и немного снимали видео нашего передвижения.

Дошли до Городской площади, остановились в том же месте, что и всегда, я достала плакат, рассказала «прогульщикам» о своем намерении, мы пофотографировались с флагом.

Так как держать в руках одновременно флаг, плакат и фотоаппарат было неудобно, я попросила подержать плакат Александра Чернышова.

К тому времени все уже жутко продрогли, поэтому решили остановить кого-нибудь из прохожих, попросить сфотографировать нас всех вместе, ну, а потом быстренько снять видеообращение и идти в кафе греться и дальше общаться. Но прохожих не было, мы были одни на площади, просто стояли и разговаривали.

Пока к нам не подошел сержант полиции Ташбулатов Азат Рамазанович со стажером.

Вот так все и было изложено в моем объяснении в суде.

Полноценный митинг

Полиция же определила, что у нас проводился полноценный митинг, и на меня было заведено административное дело по части 2 статьи 20.2 КоАП (проведение публичного мероприятия без подачи уведомления — ОВД-Инфо) в 117 страниц.

После прихода полицейских происходило почти то же самое, что и по всей стране: мы были обвинены в проведении несанкционированного митинга, с нас стали требовать удостоверения личности, пытались блокировать наши передвижения, было вызвано подкрепление в количестве трех полицейских во главе с начальником Отдела исполнения административного законодательства (ОИАЗ) УМВД Тюмени подполковником полиции Карповым А.П., в итоге они вынудили нас пройти в опорный пункт полиции. Вскоре прибыл старший инспектор ОИАЗ УМВД капитан Портнов Алексей Сергеевич и стал рьяно настаивать на том, что нами проводился несанкционированный митинг, поэтому мы воспользовались статьей 51 (статьей Конституции, дающей право не свидетельствовать против себя — ОВД-Инфо).

Затем нас доставили в отделение полиции № 4 на улице М. Горького, где у меня забрали на проверку телефон и фотоаппарат. Обыскали, изъяли флаг и значок, отправили на дактилоскопию и фотографирование (от этих процедур я отказалась). Выпустили нас около семи часов вечера без составления протокола об административном правонарушении.

Ждет наказание

Он был составлен 4 октября, а перед этим на мою семью сотрудниками полиции было оказано давление в виде визита по месту моего проживания в мое отсутствие, опроса несовершеннолетнего ребенка без моего ведома и незаконного получения личных данных (номера телефона) моей матери, которой они сразу позвонили и сообщили, что меня ждет наказание.

В ходе судебных заседаний очень большое внимание уделялось тому, что я являюсь сторонницей Вячеслава Мальцева, хотя какая разница, какая была тема «несанкционированного митинга»?

Из трех свидетелей обвинения (сотрудников полиции) на суд явился только сержант Ташбулатов, остальные двое резко ушли в отпуск (со слов инспектора Портнова). Повторное ходатайство об их вызове было отклонено судьей Левиной Н.В.

Все мои доводы не принимались во внимание, даже показывавшие, в чем сотрудники полиции лгали.

Судья Центрального районного суда Ильин А.Д. определил наказание в 20 часов общественных работ, судья Тюменского областного суда Левина Н.В. по апелляции изменила его на 20 тысяч рублей штрафа.

Общее впечатление от полиции и судов: они абсолютно не руководствуются Конституцией и Федеральным законом «О полиции», более того, они их нарушают и считают это нормальным.